Битва за Рим (Венец из трав) - Колин Маккалоу (1991)

Угроза голодной смерти нависла над восемнадцатью тысячами человек, многие из которых были из легионов Помпея Страбона. А зернохранилища Рима были абсолютно пустыми. Почувствовав начало конца, Марий вернулся со своей личной охраной из пяти тысяч рабов и вольноотпущенников на южный склон Яникула. Знаменательным было то, что он не привел с собой остальную часть армии — ни самнитов, ни италиков, ни остатки легионов Помпея Страбона. «Так-то он обеспечивает свою безопасность?» — удивлялся Квинт Серторий. Да, все это очень походило на то, что Марий сознательно решил держать основную часть своих войск в резерве.

* * *

На третий день декабря делегация для переговоров перешла через Тибр по двум мостам. Она состояла из Метелла Пия Поросенка, цензора Публия Красса и братьев Цезарей. В конце второго моста их ждали Луций Цинна и Гай Марий.

— Приветствую тебя, Луций Цинна, — произнес Метелл Пий, пораженный присутствием Гая Мария, а еще более — его свитой, которая состояла из подлого негодяя Фимбрии и огромного германца в великолепных золоченых доспехах.

— Ты обращаешься ко мне как к консулу или как к частному лицу? — холодно поинтересовался Цинна.

Как только он произнес это, Марий бешено повернулся к нему и прорычал:

— Слабак! Мягкотелый идиот!

— Как к консулу, Луций Цинна, — сглотнув, ответил Метелл Пий.

Теперь уже Катул Цезарь набросился на Поросенка и зашипел:

— Предатель!

— Этот человек — не консул! Он обвинен в святотатстве! — вскричал цензор Красс.

— Ему нет необходимости быть консулом, он победитель! — выкрикнул Марий.

Зажав руками уши, чтобы не слышать яростной перепалки, в которой не принимали участия только Метелл и Цинна, Метелл Пий в гневе повернулся и гордо зашагал назад по мосту. Он возвращался в Рим. Когда он рассказал о случившемся Октавию, тот в свою очередь напустился на незадачливого Поросенка:

— Как ты посмел признать его консулом? Он уже не консул, а святотатец.

— Этот человек является консулом, Гней Октавий, и будет оставаться консулом до конца этого месяца, — холодно отозвался Метелл Пий.

— Хорош же из тебя участник переговоров! Неужели ты даже не понимаешь, что худшее из всего, что мы можем сделать, — это признать Луция Цинну законным консулом? — спросил Октавий, грозя пальцем Поросенку, как школьный учитель.

— Тогда пойди сам и сделай лучше! — Поросенок утратил самообладание. — И не тыкай в меня пальцем! Ты — самодовольное ничтожество! А я — Цецилий Метелл и самому Ромулу не позволю тыкать в меня пальцем. Нравится тебе это или нет, но Луций Цинна является консулом. Если я вернусь назад, и он спросит меня то же самое, я отвечу ему точно так же!

Он ощутил, что то чувство неудачи и дискомфорта, которое не покидало его в течение всего срока пребывания в курульном кресле, сейчас стало совсем угнетающим. А тут еще фламин Юпитера и консул-суффект Мерула выпрямился с бесившим Метелла Пия достоинством и взглянул в лицо своему коллеге Октавию.

— Гней Октавий, я должен отказаться от своей должности консула-суффекта, — спокойно сказал он, — не годится, чтобы фламин Юпитера был курульным магистратом. Для Сената я еще гожусь, но для властных полномочий — нет.

Все остальные молча наблюдали, как Мерула покинул Нижний Форум, где происходил весь это разговор, и направился вверх по Священной улице к общественному дому, в котором он, согласно своей жреческой должности, жил.

Катул Цезарь взглянул на Метелла Пия:

— Квинт Цецилий, ты можешь принять высшее военное командование? Если мы проведем твое официальное назначение, возможно, наши люди и весь город воспрянут духом.