Я сбилась с пути - Гейл Форман (2018)

Бабушка была приверженцем привычек. Каждый день носила один и тот же фартук. Каждое воскресенье ходила на одну и ту же мессу. От нее пахло «Нивеей» и «Палмоливом», и она всегда кашляла. Поэтому никто не заметил, что ее кашель ухудшился, стал отрывистым и влажным. И никто не заметил салфеток с кровью, в которые бабушка Мэри кашляла, потому что она смывала их в унитаз.

Когда обычная простуда переросла в пневмонию, рентген грудной клетки выявил рак легких. Четвертая стадия, как сказали доктора.

Дядя моего товарища по команде, Тайлера, недавно умер от рака толстой кишки. Именно Тайлер объяснил мне, что означает четвертая стадия. Папа отказывался в это верить. Настаивал, что Мэри будет в порядке.

– Не с четвертой стадией, – заверил Тайлер.

– Папа со всем разберется, – ответил я ему, потому что так думал. Он часами сидел в интернете, заказывал то лечащие кристаллы, то порошок из акульих плавников. В какой-то момент он решил купить в кредит билеты в Израиль, где предлагалось какое-то новое лечение стволовыми клетками, но заявку отклонили.

«Она справится», – настаивал он.

А тем временем Мэри становилось все хуже. Она прошла два курса химиотерапии, а потом прекратила. «Как мне заботиться о вас, если я каждые пять минут бегаю в туалет?» – спросила она.

Однажды я вернулся домой с бейсбольной тренировки, а бабушка лежала на полу. Папа сидел рядом, скрестив ноги и держа ее за руку, по его лицу текли слезы.

– Она умерла? – спросил я.

– Я не знаю, я не знаю, – ответил он.

Я подбежал к ней, прижал палец к шее, как показывали по телевизору, и почувствовал пульс. Мне было всего одиннадцать, но я остался спокойным, словно уже знал, что делать, словно готовился к этому моменту.

Когда приехали медики, один из них спросил:

– Сколько она уже без сознания?

Я посмотрел на папу, который сидел на том же самом месте, хотя мешался медикам.

– Сколько?

– Я не знаю. Я не знаю, – ответил он, раскачиваясь вперед-назад.

Мэри пробыла в больнице три недели. Доктора сказали, что, скорее всего, она уже не встанет.

– Черта с два, – ответил папа. И настоял на том, чтобы привезти ее домой. – Ей нужно выбраться из этого учреждения, подальше от ядов, которыми они ее пичкают.

Мэри не могла сама принять решение, папа был взрослым. И у докторов не осталось выбора, кроме как послушаться его.

Но именно я встретился с координатором из хосписа. Именно я заполнил все бумаги, заставил папу расписаться на пунктирной строчке, договорился о доставке к нам домой больничной койки и обслуживании медбрата.

Медбрата звали Гектор. Все то лето, пока Мэри лежала и умирала, он приходил почти каждый день, сначала на час или около того, чтобы скорректировать дозу обезболивающих и убедиться, что ей комфортно.

– Где твой папа? – спрашивал он меня в те дни, когда тот отсутствовал.

– О, он на работе, – врал я. Я не знал, где был папа. На прогулке. Играл в бильярд. Охотился в лесу за лекарством от рака.

Бабушке Мэри становилось все хуже, визиты Гектора становились все более продолжительными – он оставался уже на весь день, – вплоть до самого конца, когда она просто спала все время. Иногда он сидел со мной на кухне, однажды поджарил нечто, похожее на зеленый банан, оказавшееся в итоге плантаном, – получилось очень вкусно. В остальное время он сидел с Мэри, втирал лосьон в ее руки, причесывал волосы, разговаривал с ней и пел.

– Она вас слышит? – как-то раз спросил я.

– Я в это верю. – Он подозвал меня ближе. Мне не нравилось находиться в ее комнате. Там пахло кисло, слегка молоком, и Мэри, с трудом делая вдох, издавала ужасный дребезжащий звук. Но с Гектором я не боялся.

Я встал возле него, пока он заботился о бабушке. На его лице отражалась умиротворенность, даже счастье. Я этого не понимал.

– Разве не грустно смотреть, как умирают люди? – спросил я.