Вскоре идеи и практики буддизма через горы Памира распространились на восток и достигли Китая. К началу IV века нашей эры буддистские святилища стали встречаться по всей провинции Синьцзян на северо-востоке Китая, примером могут служить пещеры Кизил в бассейне Тарима, которые включают в себя залы поклонения, места для медитаций и просторные жилые помещения. До тех пор Западный Китай был буквально усеян местами, которые превратили в святилища, например, в Кашгаре, Куче и Турфане[149]. К 460 году буддистские практики и искусство стали частью культуры Китая, вполне успешно конкурируя с традиционным для данной страны конфуцианством, представлявшим собой обширное учение, которое в основном затрагивало вопросы личной этики и духовных убеждений, и имевшим тысячелетнюю историю. Этому способствовало агрессивное продвижение новой религии представителями новой правящей династии, которые, как завоеватели из степи, были аутсайдерами. Так же как и в случае с Кушанским царством до этого, династия Северная Вэй могла получить многое, продвигая новое и покровительствуя идеям, которые подтверждали ее легитимность. Огромные статуи Будды были возведены в Пинчене и Лояне, далеко на востоке страны. Вместе с ними возникли хорошо обеспеченные монастыри и святилища. Вне всякого сомнения, Северная Вэй стала триумфатором, и произошло это потому, что ее представители стали частью божественного замысла, а не просто варварами-завоевателями[150].

Буддизм также сильно продвинулся по торговым путям в западном направлении. Целые скопления пещер вокруг Персидского залива, наряду с находками около Мерва в современном Туркменистане и надписями в самом сердце Персии, говорят о способности буддизма конкурировать с местными верованиями[151].

Засилье заимствованных слов в Парфянском царстве говорит об интенсивном обмене идеями в этот период[152].

Разница, однако, в том, что углубление экономического сотрудничества заставило Персию пойти по другому пути. Для ее экономики, политики и культуры настала пора возрождения. Когда самосознание персов вновь заявило о себе, буддисты обнаружили, что их не сильно жалуют и даже преследуют. Жестокость такого преследования привела к тому, что святыни в Персидском заливе остались покинутыми, а ступы, построенные вдоль дорог на персидской территории, разрушены[153].

По всей Евразии возникали и исчезали религиозные верования. Их представители сражались друг с другом за аудиторию, лояльность и авторитет. Общение с божественными силами было чем-то большим, нежели необходимость вмешательства в повседневную жизнь, – это стало вопросом спасения или вечного проклятья. Конкуренция стала жесткой. Первые четыре столетия первого тысячелетия, когда из Палестины по Средиземноморью и Азии стало стремительно распространяться христианство, ожесточенные религиозные войны велись повсеместно.

Решающий момент наступил, когда власть захватила династия Сасанидов, свергнув правящую династию в Персии в ходе восстания. Они убивали соперников и искусно поддерживали сумятицу, возникшую после военных неудач на границе с Римом и по всему Кавказу[154]. После захвата власти в 224 году нашей эры Ардашир I и его преемники приступили к полномасштабной трансформации государства. Помимо прочего, они утвердили четкую линию национального самосознания и особенно выделили крепкие связи государства с великой империей персов древности[155].