Миссия в Ташкент - Фредерик Маршман Бейли (2013)

Я слышал, что у тестя Маркова возникли большие трудности с большевиками. Он смело пошел на митинг и предложил, чтобы все партии могли принимать участие в выборах, а не только в соответствии с новыми избирательными законами, разрешавшим делать это только большевикам и эсерам. Его пришли арестовать за это, и он скрылся в нашем домике, где он прятался несколько дней. Затем Марков открыто присоединился к Осипову, и поэтому его тестю пришлось покинуть домик. Он был вынужден идти через пикеты большевистских солдат, которые боролись против Осипова. Он был узнан, схвачен и помещен в тюрьму, но после нескольких дней заточения его освободили. Все это привело к тому, что домик оказался под подозрением, а затем и к смерти Маркова.

Я решил теперь снова попытаться вернуться в Ташкент. Я так долго пробыл в Троицком и примелькался столь многим людям, что здесь я общепризнанно считался австро-венгерским военнопленным, так что многие люди могли поручиться за меня в таковом моем качестве в случае какого-то небольшого расследования.

Но были и некоторые трудности. Я продолжал носить венгерскую фамилию Кекеши. Многие венгры пошли на службу к большевикам в армию, полицию и т. д., а я не знал ни слова по-венгерски. Я мог сказать невежественному комиссару из Искандера, что я румын из венгерского полка, но Кекеши не румынская фамилия, и одно это могло вызвать подозрения, и я предполагал, что как только возникнут подозрения, мой обман будет раскрыт. Мои попытки получить мандат на право проживания в Троицком закончились неудачей. Я должен был теперь полностью принять роль Кекеши, и поэтому решил отправиться в путь с несколькими крестьянами, которые знали меня в течение некоторого времени и которые могли бы вполне искренне подтвердить, что я действительно Кекеши, венгерский военнопленный, и я надеялся, что они смогут ответить на вопросы и особенно смогут дать свидетельские показания, что я провел все время в Троицком во время «январских событий».

14 февраля я пешком вышел из Троицкого, неся с собой в узелке кое-какие вещи. Я ожидал, что меня могут обыскивать или допрашивать, поэтому я оставил все мои бумаги и все, что могло вызвать дополнительные подозрения. Пройдя совсем немного, я подсел в повозку к мужчине и двум женщинам, крестьянам, с которыми и продолжил дальнейший путь. Я сказал им, что хотел попасть в город, но мне не дали разрешения, так как поссорился с человеком, который их давал. Мы доехали до Никольского, где встретили похоронную процессию — хоронили трех человек, убитых в боях с Осиповым. Здесь мы пообедали с крестьянами, а затем мужчина, управлявший повозкой, вернулся назад в Троицкое, а я с двумя женщинами прошел четыре версты в сторону Ташкента. Это было тяжелое испытание для моей ноги, так как это был мой первый длительный переход. Женщины обещали не оставлять меня одного на мосту через реку Салар, где, говорили, стоят большевистские пикеты, но в последний момент они оставили меня и пошли на железнодорожную станцию. Это делало любые мои объяснения более трудными, но я решил продолжить путь, и, к моему утешению, обнаружилось, что пикеты на мосту убрали и выставляли их только на ночь. Я достиг города около двух часов. Я намеревался пойти на мою прежнюю квартиру к Матвеевым, но не хотел делать этого до наступления темноты. Поэтому я фланировал в течение четырех часов под падающим снегом; несколько раз я пил чай в разных чайханах (чайных лавках). В одной из них ко мне подошли двое австрийцев тоже в униформе и обратились ко мне. Я поговорил с ними немного, но они не спросили у меня ни мою национальность, ни мой полк. Мой скромный немецкий оказался вполне достаточным для них. Однако мне пришлось сократить и прервать беседу, наскоро проглотив свой чай, и уйти до того, как беседа перешла в опасное русло.