Двенадцать минут любви - Капка Кассабова (2011)

И означает просто поворот или вращение. Слегка закручивая бедра, женщина делает шаг назад и двигается вокруг оси своего партнера, огибая его в три шага. Пока он поворачивается, она как будто тихонько напевает ему, без слов рассказывая о себе и о том: неважно, что было раньше, сейчас она с ним. Хиро — одна из основных и знаковых фигур в танго, и, кроме того, она часто используется в аргентинском вальсе.

Я не узнала этот элемент, хотя мы и разучивали его в Окленде. Почему? Потому что нам преподавали размашистое, «сценическое», широкое хиро. А здешнее, адаптированное хиро приспособилось к небольшому заполненному танцполу, так чтобы никто не задевал друг друга. И в нем лица и грудь партнеров всегда обращены друг к другу, а не плывут параллельно, словно корабли в ночи, как я делала это раньше.

До этого вечера я не взаимодействовала ни с кем из своих партнеров. Я использовала их, чтобы они не дали мне упасть, и сама была нужна им для тех же целей. И, как всякий неофит в танго, училась шагам и движениям, а не языку близости.

Когда милонга иссякает, я бреду обратно в отель в состоянии блаженного истощения. Пот и адреналин затуманивают взор, поэтому до конца я еще не понимаю, что произошло, но чувствую, что моя танцевальная жизнь уже не будет прежней.

На следующий день, в пятницу, отправляюсь на милонгу под названием La Viruta. Безумно популярное место с богатой историей — настоящая жемчужина в короне городского танго. Огромный зал забит людьми, оркестр играет восхитительную музыку, действие происходит дотемна, точнее досветла. А если захотите, прямо здесь вы можете позавтракать медиалунами[3] в шесть утра — и продолжить танцы.

Раньше здесь располагалась Армянская община, о чем напоминают висящие на стенах памятные таблички и дух ностальгии, витающий везде, где собираются люди, оторванные от дома. Но именно здесь я впервые познаю момент абсолютного танцевального счастья.

Как ни странно, оно приходит в образе маленького, пузатого, лысого мужчины в сером костюме. Он стоит у бара и посылает мне почтительное кабесео. Торопясь присоединиться к нему, я едва не переворачиваю стол.

(Пауза. Кабесео превращает даже коротышку с животом в величественного героя. Потому что корни обычая нужно искать глубоко в подсознании настоящих мачо, как ныне живущих, так и их предков. Кивок женщине или брошенный в ее сторону пристальный взгляд никогда не станут причиной позора. А вот если бы требовалось подойти к женщине и, упаси бог, спросить напрямую… и она бы отказала? Тогда пришлось бы тут же сделать себе харакири пастушьим ножом, или же товарищи закидали бы вас монетками и освистали: да ты, папаша, — лузер. Лучше всего кивнуть небрежно — даже если высокомерная стерва проигнорирует, никто не будет знать, кроме вас двоих.)

Диджей ставит танду Карлоса Ди Сарли, а это означает двенадцать минут сладкой музыки с привкусом горечи, с идеальной пропорцией бандонеона и скрипки, и в высшей степени танцевальной. Мой тангеро прижимает меня к себе, и мы сливаемся с толпой.

Его выпирающий живот мешает мне видеть собственные ноги. Но оно и к лучшему, потому что, оказывается, согласно этикету, смотреть вниз нельзя, сие оскорбляет партнера, рождая в нем неуверенность. Я парю в ночи, а вокруг, словно в тумане, танцующие пары и огни. Этот человек — плоть от плоти этой земли, в нем не меньше истории, чем в самом этом городе. Я чувствую, как музыка бежит по его венам, и понимаю, что он танцует всю жизнь.

Мы исполняем идеально симметричный стиль милонгеро — лаконичные движения, множество сдержанных хиро, большое количество шагов и близкое объятие — и ни разу не сталкиваемся с другими парами, хотя со всех сторон нас окружают люди. Все так ново и необычно.