Автобиография Твен Марк - Марк Твен (2014)

«Авторские чтения» продолжались еще несколько лет после этого. Мы то и дело собирались в Бостоне, Нью-Йорке, Филадельфии, Балтиморе, Вашингтоне и терзали людей. Вразумить тех, кто заправлял этими оргиями, было совершенно невозможно. Точно так же было невозможно хоть как-то вразумить чтецов. Однажды я поехал в Бостон, чтобы помочь в одном из этих буйств, которое было организовано в память о мистере Лонгфелло. Хоуэллс был неизменным членом этих кочующих бедствий, и я никак не мог научить его отрепетировать выбранный текст с помощью часов и урезать его до подходящей длины. Похоже, он не мог этому выучиться. Он был блестящим человеком во всех прочих отношениях, но всякий раз, когда надо было отобрать текст для одного из этих кутежей, его интеллект глох и приходил в упадок. Я приехал к нему в Кембридж накануне лонгфелловских мемориальных чтений и, вероятно, попросил показать мне подобранную вещь. Во всяком случае, он мне ее показал – и провалиться мне на месте, если в ней не насчитывалось тысяч семь слов. Я заставил его смотреть на часы и вести протокол игры, пока я буду читать один абзац. Эксперимент показал, что мне потребовалось бы час десять минут, чтобы прочитать весь текст целиком, и я сказал: «Заметьте, сюда не входят паузы на аплодисменты – по той причине, что после первых двенадцати минут таковых не будет вовсе».

Ему потребовалось немалое время, чтобы найти что-то приемлемое, и он постоянно твердил, что не сумеет найти достаточно короткий и при этом достаточно хороший отрывок – то есть такой, который выдержит выставление на суд аудитории.

Я сказал: «Это не важно. Лучше такой, чем длинный, потому что зрители смогут выдержать плохой короткий, но не смогут выдержать хорошего длинного».

Наконец мы пришли к соглашению. Мы сделали так, что Хоуэллс укладывался, кажется, минут в пятнадцать. Но только он, доктор Холмс, Олдрич, да я имели в тот день достаточно короткие отрывки из всего устрашающего сборища авторов числом шестнадцать. Если это было не тогда, значит, в Вашингтоне в 1888 году. Да, думаю, именно в тот раз мы собрали эту несокрушимую, эту неисчислимую силу. Дело происходило во второй половине дня в театре «Глобус», зал был набит битком, и воздух был бы очень плох, если бы он вообще там был. У меня до сих пор стоит перед глазами эта масса людей, разевающих и захлопывающих рты точно выброшенные на берег рыбы. Это было нестерпимо.

Приятный и умелый оратор профессор Нортон открыл матч очень красивой вступительной речью, но она длилась двадцать минут. И, наверное, минут десять из нее было посвящено представлению доктора Оливера Уэнделла Холмса, который нуждался в представлениях не больше, чем Млечный Путь. Затем стал декламировать сам доктор Холмс – как только он один умеет это делать: он читал «Последний лист», и весь зал поднялся в едином порыве, шалея в благоговейном восторге. Зал рукоплескал и рукоплескал и выпросил у доктора на «бис» еще одно стихотворение – хотя на сей раз шквал аплодисментов был не такой неистовый, как предыдущие взрывы. К тому времени доктор Холмс сам отчасти потерял голову и стал декламировать стихотворение за стихотворением, пока вместо оваций не воцарилось молчание, так что последнюю вещь он исполнил уже по собственному почину. Он был милейшим человеческим существом в Бостоне, и было больно видеть, как он с собой обходится.

Я к тому времени уже давно научился оговаривать себе для выступления третий номер. Представление началось в два часа. Мой поезд на Хартфорд отходил в четыре. До вокзала было пятнадцать минут. Мне для чтения требовалось десять. Я прочитал свой отрывок за десять минут, сразу же выбежал из театра и едва-едва не опоздал к поезду. Потом мне сказали, что к тому времени, когда на сцену вышел чтец номер восемь и навел орудие на зал, публика покидала помещение группами, косяками и лавинами и что примерно в это время осада была полностью снята, при оставшихся еще шести или семи чтецах.