Гаргантюа и Пантагрюэль - I - Рабле Франсуа (1938)

«Говорю это не из пустого хвастовства, хотя в письме к тебе я мог бы и хвалиться вполне безнаказанно, ибо сие позволяется и одобряется такими авторитетами, как Марк Туллий (в его книге «О старости») и Плутарх (в его произведении, озаглавленном: «О похвальбе, не вызывающей зависти»), но исключительно для того, чтобы выразить тебе всю мою нежность. Теперь все науки восстановлены, а также языки: греческий, без знания которого стыдно называть себя ученым, еврейский, халдейский, латинский. Теперь в употреблении печатание, столь изящное и правильное, изобретенное в мое время благодаря божественному вдохновению, как, наоборот, благодаря внушению дьявольскому изобретены пушки. – Мир ныне полон учеными людьми, образованнейшими преподавателями, обширнейшими книгохранилищами, так что, по моему мнению, никогда – ни во времена Платона, ни Цицерона, ни Папиньяна – не было таких удобств для учения, как видим теперь. Отныне не найдет себе места в обществе человек, который не очистится предварительно у жертвенника богини Минервы. Я вижу, что нынешние разбойники, палачи, авантюристы и конюхи более образованы, чем доктора и проповедники моего времени.

«Да что говорить! Женщины и девушки ныне стремятся к науке, этой манне небесной. Даже я, в моем возрасте, вынужден учиться греческому языку, который я не презирал, как Катон, но не имел досуга усвоить себе в юном возрасте. И вот я охотно услаждаюсь чтением «Нравов» Плутарха, прекрасных диалогов Платона, описаний Павзания и древностей Атэнэя, в ожидании часа, когда богу-создателю будет угодно призвать меня к себе и приказать покинуть землю. Поэтому, сын мой, увещеваю тебя использовать юные годы свои для упражнения в науках и добродетели.

«Ты живешь в Париже, с тобою наставник твой Эпистемон: один изустными и живыми наставлениями, а другой похвальными примерами – могут научить тебя. Я стремлюсь и хочу, чтобы ты в совершенстве изучил языки: во-первых – греческий, что указывается Квинтилианом; во-вторых – латинский, и потом – еврейский, ради священного писания, а равно халдейский и арабский. В греческом подражай стилю Платона; в латинском – Цицерону. Ты должен сохранять в своей памяти все исторические события, в чем тебе поможет космография различных авторов. К свободным искусствам, как-то геометрии, арифметике и музыке, я вложил в тебя некоторую склонность, когда ты еще был совсем маленьким – лет пяти-шести, – продолжай их изучение; знай все законы астрономии, астрологию же и искусство Люллия[138] оставь, как науки пустые и лживые. Выучи наизусть прекрасные тексты гражданского права, ты мне их изложишь с разъяснениями.

«Что касается познания явлений природы, я хотел бы, чтобы ты отдался ему с любознательностью, чтобы не было ни моря, ни реки, ни родника, коих рыб ты бы не знал; и всех птиц в воздухе, все деревья, кусты и кустики лесов, все травы на земле, все металлы в недрах ее, все драгоценности Востока и Юга, – все это изучи; пусть ничто не будет тебе неизвестно. Тщательно перечитай книги греческих, арабских и латинских врачей, не презирая ни талмудистов, ни каббалистов; при помощи анатомии приобрети совершенное познание другого мира, каков есть человек.

«Несколько часов в день отдавай на чтение священного писания. Сначала на греческом прочти «Новый завет» и «Послания апостолов», а потом на еврейском – «Ветхий завет».

«Словом, как видишь – бездна премудрости! Ибо, когда ты станешь взрослым мужчиной, тебе надобно будет выйти из спокойного течения занятий, и учиться ездить верхом, владеть оружием для защиты моего дома и для помощи нашим друзьям, в случае нападения на них со стороны каких-либо злодеев.

«И я желаю, чтобы ты вскоре испытал себя, насколько ты пре. о успел, для чего лучший способ – публичные диспуты со всеми, а также – посещения литераторов и ученых, которых в Париже больше, чем где бы то ни было.