Гаргантюа и Пантагрюэль - I - Рабле Франсуа (1938)

– Так на кой же черт, – сказал он, – столько изводить бумаги и плодить такое количество копий? Не лучше ли выслушать от них самих их спор, вместо того чтобы читать всю эту ерунду, которая есть не что иное, как натяжки, дьявольские ухищрения и всякие извращения права? Я уверен, что и вы, и все, через чьи руки прошло дело, запутывали его, как только могли, всякими там про и контра, затемняя нелепыми и преглупыми доводами, со ссылками на всех этих Бартолей, де-Кастро, де-Имола, Ипполитов, Панормов, Александров, Курциев и прочих древних приказных, которые никогда и не слыхали ни о каких наших уложениях и, в сущности, были молочными телятами, круглыми невеждами в законах и, наверно, не знали ни латинского, ни греческого, а только готский и варварский языки. Во всяком случае, законы первоначально были заимствованы у греков, как вы знаете из свидетельства Ульпиана (кн. «О происхождении права»), и все законы полны греческих слов и выражений. А затем они были написаны по-латыни, на самом изящном и изысканном латинском языке, с которым не может сравниться даже язык Варрона, Саллюстия, Цицерона, Сенеки, Тита Ливия и Квинтиллиана. И как же могли понять тексты закона эти старые пустомели, не видевшие никогда хорошей книги на латинском языке, как это очевидно из их собственного стиля, – стиля печников, поваров и поварят, а не юрисконсультов? Больше того, так как все законы выросли на почве нравственной и натуральной философии, – как могли бы понять их эти глупцы, которые, ей-богу же, менее обучены в философии, чем мой мул? Что же касается гуманитарных наук, изучения древностей и истории, то они снабжены всем этим столько же, как жаба перьями. А между тем всякое право зиждется на основе указанных знаний, и без них не может быть понято, как я когда-нибудь докажу в особом сочинении. Поэтому, если вы хотите познакомить меня с данным процессом, то, во-первых, сожгите все эти бумаги, а во-вторых – велите явиться сюда этим двум дворянам; и когда я их выслушаю, я сообщу вам свое мнение без утайки.

Некоторые на это возражали, – вы знаете лучшую часть, как сказал, говоря о Карфаген упомянутый Дю-Дуэ мужественно держался противного мнения, доказывая, что Пантагрюэль говорит правильно, и что все их реестры, вопросы, больше глупых, чем умных, и что вся эта чертовщина не что иное, как извращение законов и затягивание процесса, и черт их всех побери, если они сейчас не пойдут по другому пути, согласно евангельской и философской справедливости.

Словом, все бумаги были сожжены, и оба дворянина приглашены лично. И тут Пантагрюэль им сказал:

– Вы – те, между которыми идет эта великая тяжба?

– Да, сударь, – сказали они.

– Кто из вас истец?

– Я, – сказал господин де-Безкюль.

– В таком случае, друг мой, расскажите мне по пунктам все ваше дело по всей правде. Ей-богу, если вы солжете хоть в одном слове, я сниму вам голову с плеч и докажу вам, что на суде должно говорить только правду. Поэтому берегитесь прибавлять что-нибудь или чего-нибудь не договаривать. Говорите!

ГЛАВА XI. Как господа де-Безкюль и Гюмвен тягались перед Пантагрюэлем без адвокатов

И вот Безкюль начал нижеследующую речь:

– Господин мой, правда в следующем: одна из женщин, принадлежащих к моему дому, пошла на рынок продавать яйца.

– Наденьте шляпу Безкюль, – сказал Пантагрюэль.