Портрет Дориана Грея - Уайльд Оскар (2004)

— Дорогая моя Гледис, я ни за что на свете не изменил бы ни того ни другого имени. Они оба совершенны. Я имел в виду главным образом цветы. Вчера я срезал орхидею для петлицы. Это был прелестный пятнистый цветок, привлекательный, как семь смертных грехов. По рассеянности я спросил одного из садовников, как цветок называется. Он ответил, что это был прекрасный сорт «Робинзонианы», или что-то ужасное в этом роде. Это печальная истина, но мы утратили способность давать вещам красивые названия. Название — это все. Я никогда не спорю о поступках. Я только спорю против слов. Вот почему я ненавижу реализм в литературе. Человек, называющий лопату лопатой, должен быть обречен всю жизнь работать ею. Это единственное, на что он годится.

— В таком случае какое же имя мы должны дать вам, Гарри? — спросила герцогиня.

— Его имя — Принц Парадокс, — сказал Дориан.

— Вот это подходящее имя! — воскликнула герцогиня.

— Я и слышать об этом не желаю, — засмеялся лорд Генри, опускаясь в кресло. — От ярлыка, нет спасения нигде. Я отказываюсь от титула.

— Короли не вправе отрекаться, — сорвалось, как предостережение, с прекрасных уст.

— Вы хотите, чтобы я защищал свой трон?

— Да.

— Я не говорю парадоксов, я предрекаю грядущие истины.

— По-моему, современные заблуждения лучше, — отозвалась она.

— Вы меня обезоруживаете, Гледис! — воскликнул он, заражаясь ее своенравным настроением.

— Я отнимаю у вас щит, Гарри, но не ваше копье.

— Я никогда не сражаюсь с красотой, — проговорил он, делая легкое движение рукой.

— В этом ваша ошибка, Гарри, поверьте мне. Вы слишком высоко цените красоту!

— Как вы можете это говорить! Правда, я допускаю, что лучше быть красивым, чем добродетельным. Но, с другой стороны, по-моему, лучше уж быть добродетельным, чем некрасивым.

— Так, значит, уродство — один из семи смертных грехов! — воскликнула герцогиня. — Куда же делось ваше сравнение с орхидеей?

— Уродство — одна из семи смертных добродетелей, Гледис. Вы, как добрый тори, не должны умалять их. Пиво, Библия и семь смертных добродетелей сделали Англию тем, что она есть.

— Вы, значит, не любите родины? — спросила она.

— Я живу в ней.

— Чтобы лучше ее бранить?

— Разве вам хочется, чтобы я согласился с приговором Европы? — спросил он.

— Что же говорит о нас Европа?

— Что Тартюф эмигрировал в Англию и открыл там лавочку.

— Уж не ваше ли это открытие, Гарри?

— Уступаю его вам.

— Я не могу им воспользоваться. Оно слишком правдиво.

— Вам нечего бояться. Наши соотечественники не узнают описаний.

— Они практичны.

— Они скорее хитры, чем практичны. Когда они сводят свой баланс, они погашают глупость богатством, а порок — лицемерием.

— И все-таки мы совершили великие дела.

— Великие дела нам навязали, Гледис.

— Мы несли их бремя.

— Только до биржи.

Герцогиня покачала головой.

— Я верю в нашу расу.

— Она представляет собою пережиток предприимчивости.

— Она еще может развиваться.

— Упадок меня больше привлекает.

— Ну, а искусство? — спросила она.

— Оно — болезнь.

— А любовь?

— Иллюзия.

— А религия?

— Модная замена веры.

— Вы — скептик.

— Никогда! Скептицизм — начало веры.

— Что же вы такое?

— Определить, значит — ограничить.

— Дайте мне хоть нить.

— Нити всегда обрываются. Вы бы заблудились в лабиринте.

— Вы меня пугаете. Поговорим о чем-нибудь другом.

— Наш хозяин — превосходная тема для разговора. Много лет тому назад он был прозван Прекрасным Принцем.

— Ах, не напоминайте мне об этом! — воскликнул Дориан Грей.

— Наш хозяин не особенно любезен сегодня, — ответила герцогиня, краснея. — Кажется, он думает, что Монмоут женился на мне исключительно из-за научных соображений, как на лучшем экземпляре современных бабочек.