В то время, как лорд Генри сидел и раздумывал над этим, раздался стук в дверь, в комнату вошел лакей и напомнил, что пора одеваться к обеду. Лорд Генри встал и выглянул на улицу. Заходящее солнце окрашивало багряным золотом верхние окна противоположных домов. Стекла их горели, точно куски расплавленного металла. Небо над ними походило на поблекшую розу. Лорд Генри вспомнил о молодой, пламенно-окрашенной жизни своего друга и стал представлять себе, как эта жизнь кончится.

Когда, в половине первого ночи, он вернулся домой, он нашел на столе в передней телеграмму. Он распечатал ее: она была от Дориана Грея и извещала о его помолвке с Сибиллою Вэн.

V

— Мама, мама, я так счастлива! — шептала девушка, пряча лицо в коленях поблекшей женщины, с усталым видом, которая, повернувшись спиной к яркому, назойливому свету, сидела в единственном кресле, украшавшем жалкую гостиную. — Я так счастлива! — повторяла она. — И ты тоже должна быть счастлива!

Миссис Вэн моргнула глазом и возложила свои худые, набеленные руки на голову дочери.

— Счастлива! — повторила она. — Я счастлива только тогда, Сибилла, когда вижу тебя на сцене. Ты не должна больше ни о чем думать, как только о своей игре. Мистер Айсакс был очень добр к нам, и мы задолжали ему.

Девушка подняла голову и надула губки.

— Деньги, мама? — сказала она. — Причем тут деньги? Любовь важнее денег.

— Мистер Айсакс дал нам пятьдесят фунтов[9] авансом, чтобы нам расплатиться с долгами и как следует снарядить Джемса в путь. Ты не должна это забывать, Сибилла. Пятьдесят фунтов — очень большая сумма. Мистер Айсакс был чрезвычайно внимателен.

— Он не джентльмен, мама, и я ненавижу его манеру разговаривать со мною, — возразила девушка, вставая и подходя к окну.

— Я не знаю, как мы устроились бы без него, — сердито ответила пожилая женщина.

Сибилла Вэн мотнула головой и рассмеялась.

Мы более в нем не нуждаемся, мама. Прекрасный Принц правит теперь нашей жизнью. — Потом она замолкла. Румянец залил ей щеки. Быстрое дыхание полураскрыло лепестки ее губ. Какой-то южный ветер страсти пронесся над нею и привел в волнение нежные складки ее платья. — Я люблю его, — сказала она просто.

— Глупый ребенок! Глупый ребенок! — долетела к ней фраза, похожая на возглас попугая.

Движение скорченных, покрытых фальшивыми камнями пальцев придало словам комический оттенок.

Девушка снова засмеялась. Радость плененной птицы звучала в ее голосе. И мелодия передалась ее глазам, которые отразили ее сиянием, потом закрылись на мгновение, словно для того, чтобы скрыть свою тайну. Когда они вновь раскрылись, тень грезы прошла по ним.

С потертого кресла вещала к ней тонкогубая мудрость, намекала на осторожность, повторяла изречения из книги трусости, автор которой присвоил себе имя «здравого смысла». Сибилла не слушала. Она была свободна в своей темнице страсти, ее принц, Прекрасный Принц, был с нею. Она призвала память, чтобы вызвать его образ. Она послала свою душу в поиски за ним, и душа привела его к ней. Его поцелуй снова горел у нее на устах. На веках ее было тепло его дыхания.

Тогда мудрость изменила тактику и стала говорить о шпионстве, выведывании. Может быть, этот юноша богат. Если так, то можно подумать и о браке. Но волны мирской хитрости разбивались о раковину уха Сибиллы. Искусные стрелы ее не задевали. Она только видела, как двигались тонкие губы, и улыбалась.

Вдруг она ощутила потребность говорить. Это говорливое молчание взволновало ее.

— Мама, мама? — воскликнула она. — За что он так сильно меня любит? Я знаю, за что я люблю его. Я люблю его за то, что он сам — олицетворение любви. Но что он видит во мне? Я недостойна его. И все-таки, — почему, я не знаю, — хотя я чувствую себя гораздо ниже его, это меня не принижает. Напротив, я чувствую себя гордой, ужасно гордой. Мама, любила ли ты моего отца так, как я люблю Прекрасного Принца?