Портрет Дориана Грея - Уайльд Оскар (2004)

— Молчи, Джим! — воскликнула она. — Ты не должен ничего говорить о нем дурного. Я люблю его.

— Да ведь ты даже не знаешь его имени, — ответил юноша. — Кто он такой? Я имею право знать!

— Его зовут Прекрасным Принцем. Разве тебе не нравится это имя? Ах, глупый ты мальчик! Ты всегда должен помнить это имя. Если бы только ты его видел, ты бы решил, что он самый прекрасный человек в мире! Когда-нибудь ты с ним встретишься: когда вернешься из Австралии. Тебе он так понравится! Он всем нравится… А я… я люблю его. Я хотела бы, чтобы ты мог быть сегодня в театре. Он должен прийти, а я буду играть Джульетту. О, как я ее сыграю! Представь себе, Джим: любить и играть Джульетту! Знать, что он тут сидит! Играть, чтобы доставить ему наслаждение! Боюсь, что я испугаю весь театр… испугаю или зачарую. Любить — значит превзойти самое себя. Бедный гадкий мистер Айсакс будет кричать: «гениально!» за буфетом своим бродягам. Он проповедовал меня, как догмат; сегодня он объявит меня откровением. Я это чувствую. И все это только благодаря ему, Прекрасному Принцу, моему дивному, любимому, моему богу красоты. Но я бедна рядом с ним… Бедна? Так что же? Когда бедность стучится в дверь, любовь влетает в окно. Наши пословицы требуют переделки, они были выдуманы зимою, теперь же — лето; а для меня кажется теперь весна, настоящий танец цветов в голубых небесах.

— Он — джентльмен, — мрачно проговорил юноша.

— Принц! — словно музыкой ответила она. — Чего же тебе еще?

— Он хочет поработить тебя.

— Я содрогаюсь при мысли о свободе.

— Я хочу, чтобы ты его остерегалась.

— Видеть его — значит его боготворить; знать его — значит ему верить.

— Сибилла, ты без ума от него!

Она рассмеялась и взяла его под руку.

— Милый, старый Джим! Ты говоришь так, как будто тебе сто лет. Когда-нибудь и ты сам полюбишь. Тогда ты узнаешь, что это такое. Не смотри так сердито. Ты, напротив, должен радоваться, что, хоть ты и уезжаешь, но оставляешь меня более счастливой, чем я была до сих пор. Жизнь была тяжела для нас обоих, очень тяжела и трудна. Но теперь будет иначе. Ты отправляешься в новый мир, и я также обрела его… Вот два стула: сядем и будем смотреть, как проходит нарядная публика.

Они сели среди толпы зевак. Грядки тюльпанов на противоположной стороне дороги горели, как дрожащие кольца пламени. Белая пыль, словно трепетное облако, исходившее из корней ирисов, носилась в душном воздухе. Яркие зонтики мелькали и плясали, словно гигантские бабочки.

Сибилла заставила брата говорить о себе, о его надеждах и видах на будущее. Он говорил медленно, с усилием. Они обменивались словами, как игроки — счетом во время игры. Сибилла чувствовала себя подавленной. Она не могла поделиться своей радостью. Единственным ответом на свое настроение, которого она могла добиться, была лишь слабая улыбка вокруг угрюмого рта. Мало-помалу она умолкла. Вдруг перед ней мелькнули золотые волосы, улыбающиеся губы, — и в открытой коляске мимо проехал Дориан Грей с двумя какими-то дамами.

Она вскочила на ноги.

— Вон они, — воскликнула она.

— Кто? — спросил Джим Вэн.

— Прекрасный Принц, — ответила она, глядя вслед экипажу.

Джим вскочил и резко схватил ее за руку.

— Покажи его мне! Какой из них — он? Покажи! Я должен его видеть! — восклицал он, но в это мгновение четверка герцога Бервика заслонила их, а когда она проехала, экипаж Дориана Грея уже выехал за ворота парка.

— Его уже нет! — печально прошептала Сибилла. — Я бы хотела, чтоб ты его видел.

— Я бы также этого хотел. Потому что, если он причинит тебе какое-нибудь зло, я убью его; это так же верно, как то, что есть Бог на небе.

Сибилла взглянула на него в ужасе. Он повторил свои слова. Они врезались в воздух, словно кинжал. Публика кругом начинала прислушиваться. Дама, стоявшая невдалеке, захихикала.

— Идем отсюда, Джим, идем, — зашептала Сибилла.