Убить пересмешника - Харпер Ли (1964)

Спорить с тетей Александрой было бесполезно. Я сразу вспомнила, как она в последний раз стала мне поперек дороги. Почему – я так и не поняла. Я тогда мечтала побывать дома у Кэлпурнии, мне было до смерти интересно: я хотела быть ее гостьей, поглядеть, как она живет, увидеть ее друзей. Но это оказалось так же невозможно, как достать луну с неба. На этот раз тактика тети Александры была другая, но цель та же. Может, для того она и поселилась у нас, чтобы помогать нам в выборе друзей. Ну уж тут я буду стоять на своем до последнего.

– Раз они хорошие люди, почему мне нельзя хорошо обходиться с Уолтером?

– Я не предлагала тебе обходиться с ним плохо. Будь с ним учтивой и приветливой, со всеми надо быть любезной, милочка. Но совершенно незачем приглашать его в дом.

– Тетя, а если б он был нам родня?

– Но он нам не родня, а если бы и так, все равно я сказала бы тебе то же самое.

– Тетя, – вмешался Джим, – Аттикус говорит, друзей выбираешь, а родных-то не выберешь, и признавай их, не признавай – все равно они тебе родня, и не признавать их просто глупо.

– Узнаю вашего отца, – сказала тетя Александра, – и все-таки, повторяю, Джин-Луизе незачем приглашать Уолтера Канингема в этот дом. Будь он ей хоть дважды двоюродный, все равно его незачем принимать у себя в доме, разве только он придет к Аттикусу по делу. И довольно об этом.

Запрет окончательный и бесповоротный, но все-таки теперь ей придется дать объяснение.

– Тетя, а я хочу играть с Уолтером, почему нельзя?

Тетя Александра сняла очки и посмотрела на меня в упор.

– А вот почему, – сказала она. – Потому, что он голытьба. Вот почему я не позволяю тебе с ним играть. Я не потерплю, чтобы ты водила с ним компанию, и перенимала его привычки, и училась у него бог весть чему. Твоему отцу и без того с тобой слишком много хлопот.

Уж не знаю, что бы я сделала, если бы не Джим. Он удержал меня за плечи, обхватил одной рукой и повел к себе. Аттикус услыхал, как я реву от злости, и заглянул в дверь.

– Это ничего, сэр, – сердито сказал Джим, – это просто так.

Аттикус скрылся.

– На, держи, Глазастик. – Джим порылся в кармане и вытащил пакетик жевательной резинки.

Не сразу я ее разжевала и почувствовала вкус.

Джим стал наводить порядок у себя на столике. Волосы у него надо лбом и на затылке торчали торчком. Наверно, они никогда не улягутся, как у настоящего мужчины, разве что он их сбреет, тогда, может, новые отрастут аккуратно, как полагается. Брови у него стали гуще, а сам он сделался какой-то тонкий и все тянулся кверху.

Он оглянулся и, наверно, подумал, что я опять зареву, потому что сказал:

– Сейчас я тебе кое-что покажу. Только никому не говори.

Я спросила – а что?

Он смущенно улыбнулся и расстегнул рубашку.

– Ну и что?

– Ну разве не видишь?

– Да нет.

– Да волосы же.

– Где?

– Да вон же!

Он только что меня утешал, и я сказала: какая прелесть, – но ничего не увидала.

– Правда, очень мило, Джим.

– И под мышками тоже, – сказал он. – На будущий год уже можно будет играть в футбол. Глазастик, ты не злись на тетю.

Кажется, только вчера он говорил мне, чтобы я сама ее не злила.

– Понимаешь, она не привыкла к девочкам. По крайней мере к таким, как ты. Она хочет сделать из тебя леди. Может, ты бы занялась шитьем или чем-нибудь таким?

– Черта с два! Просто она меня терпеть не может. Ну и пускай. Это я из-за Уолтера Канингема взбесилась – зачем она его обозвала голытьбой, а вовсе не потому, что она сказала, будто Аттикусу со мной и так много хлопот. Мы с ним один раз все это выяснили. Я спросила, правда ему со мной много хлопот, а он сказал – не так уж много, пускай я не выдумываю, что ему со мной трудно. Нет, это из-за Уолтера… Джим, вовсе он не голытьба. Он не то что Юэл.

Джим скинул башмаки и задрал ноги на постель. Сунул за спину подушку и зажег лампочку над изголовьем.