Три товарища - Ремарк Эрих Мария (2009)

И тогда меня вдруг охватило бессмысленное бешенство против этого болтливого идиота. Неужели он не понимал, что такое жизнь. Я смотрел на Пат — она шла впереди рядом с Антонио, — я видел ее шею, ставшую такой тонкой от цепкой хватки болезни, я знал, как она любит жизнь, и в это мгновенье я не задумываясь мог бы убить Рота, если бы знал, что это принесет здоровье Пат; Поезд отошел. Рот махал нам шляпой. Провожающие кричали ему что-то вслед и смеялись. Какая-то девушка пробежала, спотыкаясь, вдогонку за поездом и кричала высоким, срывающимся голосом:

— До свидания, до свидания! — Потом она вернулась и разрыдалась.

У всех вокруг были смущенные лица.

— Алло! — крикнул Антонио. — Кто плачет на вокзале, должен платить штраф. Это старый закон санатория. Штраф в пользу кассы на расходы по следующему празднику.

Он широким жестом протянул к ней руку. Все опять засмеялись. Девушка тоже улыбнулась сквозь слёзы и достала из кармана пальто потертое портмоне.

Мне стало очень тоскливо. На этих лицах вокруг я видел не смех, а судорожное, мучительное веселье; они гримасничали.

— Пойдем, — сказал я Пат и крепко взял ее под руку.

Мы молча прошли по деревенской улице. В ближайшей кондитерской я купил коробку конфет.

— Это жареный миндаль, — сказал я, протягивая ей сверток. — Ты ведь любишь его, не правда ли?

— Робби, — сказала Пат, и у нее задрожали губы.

— Минутку, — ответил я и быстро вошел в цветочный магазин, находившийся рядом. Уже несколько успокоившись, я вышел оттуда с букетом роз.

— Робби, — сказала Пат.

Моя ухмылка была довольно жалкой:

— На старости лет я еще стану галантным кавалером.

Не знаю, что с нами внезапно приключилось. Вероятно, причиной всему был этот проклятый только что отошедший поезд. Словно нависла свинцовая тень, словно серый ветер пронесся, срывая всё, что с таким трудом хотелось удержать… Разве не оказались мы внезапно лишь заблудившимися детьми, которые не знали, куда идти, и очень старались держаться храбро?

— Пойдем поскорей выпьем что-нибудь, — сказал я.

Она кивнула. Мы зашли в ближайшее кафе и сели у пустого столика возле окна.

— Чего бы ты хотела, Пат?

— Рому, — сказала она и поглядела на меня.

— Рому, — повторил я и отыскал под столом ее руку. Она крепко стиснула мою.

Нам принесли ром. Это был «Баккарди» с лимоном.

— За твое здоровье, милый, — сказала Пат и подняла бокал.

— Мой добрый старый дружище! — сказал я.

Мы посидели еще немного.

— А странно ведь иногда бывает? — сказала Пат.

— Да. Бывает. Но потом всё опять проходит.

Она кивнула. Мы пошли дальше, тесно прижавшись друг к другу. Усталые, потные лошади протопали мимо, волоча сани. Прошли утомленные загорелые лыжники в бело-красных свитерах — это была хоккейная команда, воплощение шумливой жизни.

— Как ты себя чувствуешь, Пат? — спросил я.

— Хорошо, Робби.

— Нам ведь всё нипочем, не правда ли?

— Конечно, милый. — Она прижала мою руку к себе.

Улица опустела. Закат розовым одеялом укрывал заснеженные горы.

— Пат, — сказал я, — а ведь ты еще не знаешь, что у нас куча денег. Кестер прислал.

Она остановилась:

— Вот это чудесно, Робби. Значит, мы сможем еще разок по-настоящему кутнуть.

— Само собой разумеется, — сказал я, — и столько раз, сколько захотим.

— Тогда мы в субботу пойдем в курзал. Там будет последний большой бал этого года.

— Но ведь тебе же нельзя выходить по вечерам.

— Да это нельзя большинству из тех, кто здесь, но всё же они выходят.

Я нахмурился, сомневаясь.