Американская трагедия - Теодор Драйзер (1925)

— Ладно, пока мы это оставим, — упрямо продолжал Мейсон. — Займемся вот чем (и он стал читать из десятого письма): «Милый, ведь ты, наверно, мог бы приехать и на несколько дней раньше, — какая разница? Все равно, пускай у нас будет немножко меньше денег. Не бойся, мы проживем и так, пока будем вместе, — наверно, это будет месяцев шесть — восемь самое большее. Ты же знаешь, я согласна тебя потом отпустить, если ты хочешь. Я буду очень бережливой и экономной… Иначе невозможно, Клайд, хотя ради тебя я хотела бы найти другой выход». Как по-вашему, что все это означает: «быть бережливой и экономной» и отпустить вас не раньше, чем через восемь месяцев? Что она будет ютиться где-то, а вы — навещать ее раз в неделю? Или что вы действительно соглашались уехать с нею и обвенчаться, как она, по-видимому, думала?

— Не знаю, может быть, она думала, что сумеет меня заставить, — ответил Клайд; публика и присяжные — все эти фермеры и лесорубы, обитатели лесной глуши, возмущенно и насмешливо зафыркали, разъяренные выражением «сумеет меня заставить», так незаметно для Клайда слетевшим у него с языка. — Я никогда не соглашался на ней жениться, — закончил он.

— Разве что она сумела бы вас заставить. Стало быть, вот как вы к этому относились, — да, Грифитс?

— Да, сэр.

— И вы присягнете в этом с такой же легкостью, как в чем угодно еще?

— Я ведь уже принес присягу.

И тут Мейсон почувствовал, — и это почувствовали и Белнеп, и Джефсон, и сам Клайд, — что страстное презрение и ярость, с какими почти все присутствующие с самого начала относились к подсудимому, теперь с потрясающей силой рвутся наружу. Презрение и ярость переполняли зал суда. А у Мейсона впереди было еще вдоволь времени, чтобы наугад, как придется, выхватывать из массы материалов и показаний все, чем ему вздумается издевательски терзать и мучить Клайда. И вот, заглядывая в свои заметки (для удобства Эрл Ньюком веером разложил их на столе), он снова заговорил:

— Грифитс, вчера, когда вас допрашивал здесь ваш защитник мистер Джефсон (тут Джефсон иронически поклонился), вы показали, что в вашей душе произошел этот самый перелом после того, как тогда, в июле, вы снова встретились с Робертой Олден в Фонде, — как раз когда вы пустились с нею в это гибельное для нее путешествие.

— Да, сэр, — сказал Клайд прежде чем Белнеп успел заявить протест; однако адвокату удалось добиться замены «гибельного для нее путешествия» просто «путешествием».

— Перед этим вашим с нею отъездом вы уже не любили ее по-прежнему, — верно?

— Не так сильно, как прежде… верно, сэр.

— А как долго — с какого именно времени и по какое — вы ее действительно любили? То есть не успели еще разлюбить?

— Ну, я любил ее с того времени, как встретился с нею, и до тех пор, пока не встретился с мисс X.

— Но не дольше?

— Ну, я не могу сказать, чтобы после я совсем ее разлюбил. Она была мне дорога… даже очень… но все-таки не так, как раньше. Мне кажется, я главным образом жалел ее.

— Это значит… дайте сообразить… примерно с первого декабря и до апреля или до мая, — так?

— Да, примерно так, сэр.

— И что же, все это время — с первого декабря до апреля или мая — вы оставались с нею в интимных отношениях, да?

— Да, сэр.

— Несмотря на то, что уже не любили ее по-прежнему?

— То есть… да, сэр, — ответил Клайд с запинкой.

И едва разговор перешел на сексуальные темы, как все эти сельские жители, заполнявшие зал суда, встрепенулись и заинтересованно подались вперед.

— И, зная, как вы тут сами же показывали, что, безукоризненно верная вам, она по вечерам сидит одна в своей комнатушке, вы все-таки отправлялись на танцы и вечеринки, на званые обеды и автомобильные прогулки и оставляли ее в одиночестве?

— Да, но ведь я не всегда уходил.