Охранник протолкался сквозь толпу зевак, присел рядом с Брукстером.

— Черт, да это же Майкл Эванс. Что случилось?

— Я — не врач, — ответил Брукстер, — но мне представляется, это инфаркт. Он упал совсем как мой дядя Нед в прошлом году, четвертого июля, когда смотрел фейерверк.

Охранник попытался нащупать пульс, но куда там. Попытался сделать искусственное дыхание, потом сдался.

— Думаю, уже поздно.

— Как мог у такого молодого случиться инфаркт? — недоумевал Брукстер. — Хотя все под Богом ходим.

— Это точно, — согласился охранник.

Доктор отеля после осмотра тела назвал бы причиной смерти инфаркт. Как и коронер. Эта причина значилась бы и в свидетельстве о смерти.

Идеальное убийство.

Уиллис Брукстер подавил улыбку.

Глава 24

Судья Гарольд Кеннбек свободное от работы время посвящал сборке моделей кораблей в бутылках. Стены кабинета украшали результаты его трудов. Крошечный голландский баркас семнадцатого века поднял все паруса в маленькой бутылке из светло-синего стекла. Большая четырехмачтовая шхуна заполняла бутыль в пять галлонов. Тут были и четырехмачтовая баркентина, и шведский парусник середины шестнадцатого века, и испанская каравелла пятнадцатого, и британский торговый корабль, и балтиморский клипер. Каждая модель, по существу, являлась произведением искусства, и для многих из них бутылки выдувались по специальному заказу.

Кеннбек стоял перед одним из стендов, смотрел на точную копию французского фрегата восемнадцатого века. В этот момент он, однако, не переносился в прошлое, не представлял себе, как ведет фрегат к далеким островам. Нет, думал он о недавних событиях, связанных с делом Эванс. Корабли, запечатанные в стеклянных камерах, помогали ему расслабиться. Ему нравилось смотреть на них, когда предстояло найти выход из сложной ситуации или когда он сильно нервничал. Они добавляли Кеннбеку уверенности в себе и тем самым способствовали принятию оптимального решения.

Чем больше Кеннбек думал о случившемся, тем сильнее крепла его убежденность в том, что эта Эванс знать не знала о случившемся с ее сыном. Понятное дело, если бы кто-то из участников проекта «Пандора» рассказал ей, что произошло с ехавшими в автобусе скаутами, она бы не отреагировала столь хладнокровно. Она бы испугалась, пришла в ужас… и чертовски разозлилась. Помчалась бы в полицию, в средства массовой информации.

Вместо этого она обратилась к Элиоту Страйкеру.

И вот тут возник парадокс, выпрыгнул как черт из табакерки. С одной стороны, она вела себя так, будто не знала правды. Но с другой, через Страйкера добивалась скорейшей эксгумации, и выходило, что ей что-то известно.

Если верить Страйкеру, мотивы женщины подозрений не вызывали. По словам адвоката, миссис Эванс чувствовала себя виноватой, потому что ей не хватило мужества взглянуть на изувеченное тело своего сына перед похоронами. Она считала, что не отдала ему положенные почести. И чувство вины постепенно переросло в серьезную психологическую проблему. Она постоянно подавлена, а по ночам ее мучают жуткие кошмары. Так говорил Страйкер.

И Кеннбек склонялся к тому, чтобы ему поверить. Конечно, следовало помнить и о том, что совпадений не бывает. Кристина Эванс, скорее всего, совершенно не сомневалась в официальной версии случившегося в горах, ничего не знала о проекте «Пандора», когда решила эксгумировать тело сына, но она крайне неудачно выбрала время.