Укридж - Вудхаус Пэлем Грэнвил (2011)

— Я? Отравил попугая? Конечно, я не отравлял этого попугая. Все объясняется добрым, но необдуманным поступком, совершенным из чистого альтруизма. И, как я собирался сказать, разве это не неопровержимо свидетельствует, что ни единый добрый поступок, сколь мал бы он ни был, никогда не пропадает втуне в великом плане Творения? Когда я преподнес старушенции эту бутылочку «Пеппо», можно было предположить, что все исчерпается несколькими тривиальными выражениями благодарности. Но заметь, малышок, как все слагается к лучшему. Милли — а она, между нами говоря, одна девушка на миллион — вчера показалось, что птичка вроде бы приуныла, и по доброте душевной попробовала ей помочь — дала ей ломтик хлеба, смоченный «Пеппо». Думала, это ее немножко взбодрит. Ну, я не знаю, старичок, чего они там намешивают, но факт остается фактом: птичка почти немедленно окосела. Ты выслушал рассказ старушенции, но, поверь мне, она и десятой доли не знает. По уверениям Милли поведение Леонарда не поддается никакому описанию. Когда старушенция спустилась к нему, он уже практически впал в пьяное забытье и весь день сегодня страдал от жуткого похмелья. И если он действительно способен теперь связать пару слов на суахили, это просто означает, что ему удалось избавиться от рекордного похмелья века. Пусть это послужит тебе уроком, малышок: не давай дню кончиться, не совершив доброго поступка. А который сейчас час, старый конь?

— Скоро пять.

Укридж что-то прикинул, и его лицо озарилось счастливой улыбкой.

— Примерно сейчас, — сказал он радостно, — моя тетка плывет где-то в Ла-Манше. А в утренней газете сообщили, что с юго-востока надвигается свирепейший шторм!

Мейбл крупно повезло

— Жизнь, малышок, — сказал Укридж, — престранная штука.

Он возлежал на диване лицом к потолку и так долго не прерывал молчания, что до этой секунды я пребывал в уверенности, будто он спит. Теперь же выяснилось, что погружен он был не в сон, а в размышления, чем и объяснялась его столь нетипичная молчаливость.

— Престранней некуда.

Он приподнялся, сел и уставился в окно. Окно гостиной в коттедже, который я снял за городом, было обращено к лужайке с рощицей на заднем плане, и тут на него из пробуждающегося снаружи мира повеял тот первый прохладный ветерок, который возвещает, что в свои права вступает новый летний день.

— Черт подери! — вскричал я, поглядев на часы. — Ты отдаешь себе отчет, что своей болтовней продержал меня тут всю ночь?

Укридж не отозвался. Его лицо приняло непонятно отрешенное выражение, и он испустил звук, подобный последнему бульканью выдохшегося сифона с содовой. Видимо, так он представлял себе вздох скорби. Я понял, что произошло. В начале дня есть час необъяснимой магии, распечатывающий родники чувств даже у сваренных вкрутую. В этот час, когда солнце подергивает румянцем восточный горизонт и самая ранняя пташка щебечет над своим законным червячком, Стэнли Фиверстоунхо Укридж, сей закаленный в боях с Роком муж гнева, взял и рассиропился. Из чего следовало, что вместо постели меня ожидает какая-то история из его темного прошлого.

— Потрясенц, одно слово, — сказал Укридж. — Как и судьба. Странно подумать, Корки, старый конь, что, не сложись все так, как сложилось, я бы, возможно, сейчас был наивлиятельнейшей шишкой, предметом уважения и подражания для всего Сингапура.

— Но с какой стати тебя зауважали бы в Сингапуре?

— Купался бы в деньгах, — продолжал Укридж тоскливо.

— Ты?

— Да, я. Ты хоть раз слышал про типчика с Востока, который не нажил бы там несметных богатств? Еще бы! Ну так представь, чего бы достиг я с моим-то мозгом и прозорливостью. Отец Мейбл нагреб в Сингапуре те еще кучи золота, а не думаю, чтобы у него была хоть крупица какой бы то ни было прозорливости.

— Что еще за Мейбл?

— Неужели я тебе не рассказывал про Мейбл?

— Нет. Мейбл — а как дальше?

— Имен я не буду называть никаких.