Эра Милосердия - Вайнеры Братья (1976)

Я выпрямился, пожал плечами и, чтобы скрыть смущение, уставился на стол, накрытый к чаепитию. На чашке с чаем, чуть начатой, остался еле видный след губной помады, и вдруг резкой полнотой ощутил я неодолимый приступ тошноты. Я быстро вышел на кухню и стал пить холодную воду, подставив рот прямо под струю из крана. Вода брызгала в лицо, и тошнота ослабла, потом совсем прошла, осталось лишь небольшое головокружение и невыносимое чувство неловкости и вины. Я понимал, что приступ вызвал у меня вид мертвого тела, и сам в душе подивился этому: за долгие свои военные годы я повидал такого, что давно должно было приглушить чувствительность, тем более что особенно чувствительным я вроде сроду и не был. Но фронтовая смерть имела какой-то совсем другой облик. Это была смерть военных людей, ставшая за месяцы и годы по-своему привычной, несмотря на всегдашнюю неожиданность. Не задумываясь над этим особенно глубоко, я ощущал печальную, трагическую закономерность войны - гибель многих людей. А здесь смерть была ужасной неправильностью, фактом, грубо вопиющим против закономерности мирной жизни. Само по себе было в моих глазах парадоксом то, что, пережив такую бесконечную, такую смертоубийственную, кровопролитную войну, молодой, цветущий человек был вычеркнут из жизни самоуправным решением какого-то негодяя...

На кухне громко звучало радио - черная тарелка репродуктора тонко позванивала, резонируя с высоким голосом Нины Пантелеевой, старательно вытягивавшей верха "Тальяночки". Надя, прижимая платок к опухшему от слез лицу, протянула руку, чтобы повернуть регулятор репродуктора. Неожиданно для себя я взял девушку за руку:

- Не надо, оставьте, Наденька, пусть все будет... это... как было..

В кухню заглянул Жеглов:

- Надюша, мне вас надо расспросить кой о чем...

Девушка покорно кивнула.

- Чем занималась ваша сестра?

Надя судорожно вздохнула, она изо всех сил старалась не плакать, но из глаз снова полились слезы.

- Ларочка была очень талантливая... Она мечтала стать актрисой... Ей после школы поступить в театральное училище не удалось, это знаете, как трудно... Но она занималась все время, брала уроки...

- И не работала?

- Нет, работала. Она устроилась в драмтеатр костюмершей, у нее ведь вкус прекрасный... Ну, и училась каждую свободную минуту... Все роли наизусть знала...

Я вспомнил трофейный фильм, который недавно видел: зловредная зазнавшаяся актриса, пользуясь своим влиянием, не допускает талантливую соперницу на сцену.

Но перекапризничала однажды и не пришла в театр. Режиссер вынужден был дать роль девушке, работающей в театре невесть кем - парикмахершей, что ли, - и та блестящей своей игрой покоряет всех: и труппу, и режиссера, и публику... Цветы, овации, злые слезы поверженной актрисы... Вот и эта бедняга мечтала, наверное, как однажды ее вызовут из костюмерной и попросят сыграть главную роль вместо заболевшей заслуженной артистки.

- А муж ее кто? - спросил Жеглов. Надя замялась:

- Видите ли... Они с мужем разошлись.

- Да? - вежливо переспросил Жеглов. - Почему?

- Как вам сказать... - пожала плечами Надя. - Женились по любви, три года жили душа в душу... а потом пошло как-то все вкривь и вкось.

- Ага, - кивнул Жеглов. - Так почему все-таки?

- Понимаете, сам он микробиолог, врач... Ну... не нравилось ему Ларочкино увлечение театром... то есть, по правде говоря, даже не совсем это...

- А что?

- Понимаете, театральная жизнь имеет свои законы... свою, ну, специфику, что ли... Спектакли кончаются поздно, часто ужины... цветы...

- Поклонники, - в тон ей сказал Жеглов. - Так, что ли?

- Ну, наверное... - неуверенно согласилась Надя. - Нет, вы не подумайте - ничего серьезного, но Илья Сергеевич не хотел понимать даже самого невинного флирта...

- М-да, ясно... - сказал Жеглов, а я прикинул, что даже легкий флирт мне лично тоже был бы не по душе.