Эра Милосердия - Вайнеры Братья (1976)

Я так увлекся этим зрелищем, что подошел к дверям в зал и не сразу услышал, как позади скрипнула входная дверь. Мгновенно я обернулся и увидел, что костистый швейцар тихонько задвигает вновь щеколду, а дверь в дамский туалет еще приоткрыта. Я крикнул громко:

- Тараскин, на мое место! - оттолкнул швейцара и выскочил на Самотеку. Впереди меня через Садовое кольцо бежала женщина. Я рванул за ней, но у скоса тротуара зацепился левым ботинком за камень, и проклятая подошва, которая все эти дни дышала на ладан, с треском отлетела. Бежать с оторванной подметкой было очень неловко, но я ведь все равно бежал гораздо быстрее женщины - смешно и говорить, непонятно, на что она рассчитывает!

- Гражданка, остановитесь! - крикнул я сердито, но она побежала еще быстрее, и судя по скорости, это была совсем молодая и очень здоровая женщина.

Из музыкальной детской школы на углу высыпала целая толпа детворы с родителями.

Я почему-то подумал о том, что дети занимаются в три смены - до позднего вечера,- и эта совершенно неуместная сейчас мысль меня разозлила. Девица, которая и так была плохо видна в темноте, врезалась в толпу людей со скрипичными футлярами и папками. Но мои глаза уже привыкли к сумраку, и я разглядел ее светлую косынку и еще увидел, что она схватила за руку какого-то пацана, взяла у него нотную папку и чинно зашагала рядом. Проволакивая за собой совсем отлетающую подошву, я догнал их и схватил ее за плечо:

- Эй, мадам, вас касается! Я вам кричу!

- Мне? - подняла она белесые, подкрашенные карандашом брови.- А чего надо?

Мальчишка с футляром, обалдевший от происходящего, онемело смотрел на нас.

- Отдайте ребенку папку и следуйте за мной! - строго сказал я.

Девица посмотрела на меня с прищуром, видимо соображая, что открутиться не удастся и номер ее не выгорел, хрипло засмеялась и сказала:

- Вот же суки, консерваторию кончить не дадут!..- сунула папку в руки мальчику и пошла вместе со мной.

Я ввел ее в вестибюль ресторана, держа за руку, и грозно придвинулся к швейцару, пятившемуся к своей тумбочке у входа в туалет:

- Вы почему выпустили отсюда эту женщину?

- Так я... значит... думал... я не понял... решил, что с вами...- млел и блеял старик, и лысая хрящеватая голова его, как китайский фонарик, меняла постепенно цвета от блекло-серого до воспаленно-багрового. В это время вышел из зала Жеглов и, как ни в чем не бывало, сказал:

- Молодец, Шарапов, хорошо бегаешь. Маленько внимательности еще - цены тебе не будет. Ба! Да это же знакомые мне лица! - воскликнул он, широко разводя руки, словно хотел обняться с задержанной девицей, но обниматься и не подумал, а сказал жестко: - Я вижу, Маня, мои разговоры на тебя не действуют, ты все такая же попрыгунья-стрекоза. Считай, что лето красное ты уже отпела, пора тебя за сто первый километр выселять...

Я только сейчас как следует рассмотрел Маню: хорошенькое круглое личико с круглыми же кукольными глазами, губы накрашены сердечком, и завитые желтые локоны уложены в модную сеточку с мушками. Под круглым зеленым глазом светился наливной глянцевитый фингал, переливающийся, словно елочная игрушка.

Жеглов обернулся в зал и скомандовал:

- Пасюк, Тараскин, усаживайте беспаспортных в автобус! - Потом повернулся ко мне: - Вот, Володя, довелось тебе поручкаться с Манькой Облигацией - дамой, приятной во всех отношениях. Только работать не хочет, а наоборот, ведет антиобщественный образ жизни...

- А ты меня за ноги держал, мент проклятый, чтобы про мой образ жизни на людях рассуждать?!- бешено крикнула Манька Облигация и выругалась матом так, что я, глядя на эти губы сердечком, выбросившие в один миг залп выражений, не всякому артиллерийскому ездовому посильных, просто ахнул от неожиданности.

Манька сморгнула начерненными длинными ресницами, а глаза остались неподвижными, пустыми, без выражения: