Эра Милосердия - Вайнеры Братья (1976)

- И чего из этого? Не отказываюсь! Память мамочкину папа мне передал, погибший на фронте, и сказал, уезжая на войну: "Береги, доченька, единственная память по маме нашей дорогой". И сам тоже погиб, и осталась я сироткой - одна-единственная, как перст, на всем белом свете. И ни от кого нет мне помощи или поддержки, а только вы стараетесь меня побольнее обидеть, совсем жуткой сделать жизнь мою, и без того задрипанную...

Жеглов поморщился:

- Маня, не жми из меня слезу! Про маму твою ничего не скажу - не знаю, а папашку твоего геройского видеть доводилось. На фронте он, правда, не воевал, а шниффер был знаменитый, сейфы громил, как косточки из компота.

- Выдумываете вы на нашу семью,- сказала горько Маня.- Грех это, дуролом ты хлебаный...- И снова круто заматерилась.

- Ну ладно,- сказал Жеглов.- Надоело мне с тобой препираться.

Маня открыла сумочку, достала оттуда кусок сахару и очень ловко бросила его с ладони в рот, перекатила розовым кошачьим языком за щеку и так, похожая на резинового хомячка в витрине "Детского мира" на Кировской, сидела против оперативников, со вкусом посасывая сахар и глядя на них прозрачными глазами.

Жеглов устроился рядом с ней, наклонив чуть набок голову, и со стороны они казались мне похожими на раскрашенную открытку с двумя влюбленными и надписью:

"Люблю свою любку, как голубь голубку". И совсем нежно, как настоящий влюбленный, Жеглов сказал Мане:

- Плохи твои дела, девочка. Крепко ты вляпалась...

И Маня спокойно, без всякой сердитости сказала:

- Это почему еще? - И бросила в рот новый кусок сахару и при этом отвернулась слегка, словно стеснялась своей любви к сладкому.

- Браслетик твой, вещицу дорогую, старинную... третьего дня с убитой женщины сняли.

Жеглов встал со стула, прошел к себе за стол и стал с отсутствующим видом разбирать на нем бумажки, и лицо у него было такое, будто он сообщил Маньке, что сейчас дождик на дворе - штука пустяковая и всем известная,- и никакого ответа от нее он не ждет, да и не интересуют его ни в малой мере ее слова.

А я вытащил из ботинка эту поганую проволоку и стал прикручивать бечевкой отрывающуюся подметку, но и с бечевкой она не держалась; я показал Жеглову ботинок и сказал:

- Наверное, выкинуть придется. Сапоги возьму на каждый день...

- А ты съезди на склад - тебе по арматурному списку полагается две пары кожаных подметок в год.

- Где склад-то находится?

- На Шелепихе,- сказал Жеглов и объяснил, как туда лучше добраться.Заодно получишь зимнее обмундирование.

Мы поговорили еще о каких-то пустяках, потом Жеглов встал, потянулся и сказал Маньке:

- Ну, подруга, собирайся, переночуешь до утра в КПЗ, а завтра мы тебя передадим в прокуратуру...

- Это зачем еще? - спросила она, перестав на мгновение сосать сахар.

- Маня, ты ведь в наших делах человек грамотный. Должна понимать, что мы, уголовный розыск, в общем-то пустяками занимаемся. А подрасстрельные дела - об убийствах - расследует прокуратура.

- По-твоему, выходит, что за чей-то барахловый браслет мне подрасстрельную статью? - сообразила Маня.

- А что же тебе за него - талоны на усиленное питание? Угрохали вы человека, теперь пыхтеть всерьез за это придется.

- Не бери на понт, мусор,- неуверенно сказала Маня, и я понял, что Жеглов уже сломал ее.

- Маня, что за ужасные у тебя выражения? - пожал плечами Жеглов.- Я ведь тебе сказал, что это вообще нас не касается. Ты все это в прокуратуре говори, нам - до фонаря...

- Как до фонаря?! - возмутилась Маня.- Ты меня что, первый день знаешь? Ты-то знаешь, что я сроду ни с какими мокрушниками дела не имела...