Эра Милосердия - Вайнеры Братья (1976)

изобретатели открыли прибор, который выглядит вроде обычного радиоприемника, но в него вмонтирован экран - ма-а-ленький, вроде блюдца, но на этом экране можно увидеть передаваемое из "Урана" кино. Или концерт идет в Колонном зале, а на блюдце все видно. И даже, может быть, слышно.

Пасюк мотал от удовольствия головой, приговаривал:

- От бисова дытына! Ну и брешет! Як не слово - брехня! Ой, Хгрышка!..

И снова повторял с восторгом:

- Ой брехун Хгрышка! Колы чемпионат такой зробят, так будешь ты брехун на всинький свит!

Шесть-на-девять кипятился, доказывая ему, что все рассказанное правда, а он сам, Пасюк то есть, невежественный человек, не способный понять технический прогресс.

Жеглов спросил меня, медленно, как будто между прочим:

- Ты чего молчишь? Устал? Или чем недоволен?

Я поерзал, ответил уклончиво:

- Да как тебе сказать... Сам не знаю...

- А ты спроси себя - и узнаешь!

Я помолчал мгновение, собрался с духом и тяжело, будто языком камни ворочал, сказал:

- Недоволен я... Не к лицу нам... Как ты с Кирпичем...

- Что-о? - безмерно удивился Жеглов.- Что ты сказал?

- Я сказал...- окрепшим голосом произнес я, перешагнув первую, самую невыносимую ступень выдачи неприятной правды в глаза.- Я сказал, что мы, работники МУРа, не можем действовать шельмовскими методами!

Жеглов так удивился, что даже не осерчал. Он озадаченно спросил:

- Ты что, белены объелся? О чем ты говоришь?

- Я говорю про кошелек, который ты засунул Кирпичу за пазуху.

- А-а-а! - протянул Жеглов, и когда он заговорил, то удивился я, потому что в один миг горло Жегтова превратилось в изложницу, изливающую не слова, а искрящуюся от накала сталь: - Ты верно заметил, особенно если учесть твое право говорить от имени всех работников МУРа. Это ведь ты вместе с нами, работниками МУРа, вынимал из петли мать троих детей, которая повесилась оттого, что такой вот Кирпич украл все карточки и деньги. Это ты на обысках находил у них миллионы, когда весь народ надрывался для фронта. Это тебе они в спину стреляли по ночам на улицах! Это через тебя они вогнали нож прямо в сердце Векшину!

Ну и я уже налился свинцово тяжелой злой кровью:

- Я, между прочим, в это время не на продуктовой базе подъедался, а четыре года по окопам на передовой просидел, да по минным полям, да через проволочные заграждения!.. И стреляли в меня, и ножи совали - не хуже, чем в тебя! И, может, оперативной смекалки я начисто не имею, но хорошо знаю у нас на фронте этому быстро учились,- что такое честь офицера!

Ребята на задних скамейках притихли и прислушивались к нашему напряженному разговору. Жеглов вскочил и, балансируя на ходу в трясущемся и качающемся автобусе, резко наклонился ко мне:

- А чем же это я, по-твоему, честь офицерскую замарал? Ты скажи ребятам - у меня от них секретов нет!

- Ты не имел права совать ему кошелек за пазуху!

- Так ведь не поздно, давай вернемся в семнадцатое, сделаем оба заявление, что кошелька он никакого не резал из сумки, а взял я его с пола и засунул ему за пазуху! Извинимся, вернее, я один извинюсь перед милым парнем Котей Сапрыкиным и отпустим его!

- Да о чем речь - кошелек он украл! Я разве спорю? Но мы не можем унижаться до вранья - пускай оно формальное и, по существу, ничего не меняет!