Стая - Сергеева Оксана (2014)

Между ними все стало совсем неправильно. Дико. Чудовищно неправильно. Денис не знал, как

теперь ему начать разговор, как сказать ей то, что он хотел сказать. Но если их отношения

продолжатся в том же духе, они зайдут очень далеко. Неприемлемо далеко.

За подарок нужно поблагодарить. И сам не понимал, отчего не смог ей отказать и принял его, позволил нацепить на свое запястье эту дорогую побрякушку. Но слова не складывались в разумные

предложения. В голове мелькали обрывки мыслей.

Юля тоже подтянулась и присела на край стола, схватившись за него руками. Почему-то ладони

никак не могли согреться, пальцы почти онемели от холода. Все от волнения, наверное, от такого

напряженного момента.

Денис повернул к ней голову, но не посмотрел в лицо, а остановил взгляд где-то в районе плеча. Или

на ключице. Которая выглядывала из широкого выреза белой кофточки.

— Ты не понимаешь, что делаешь, — глухо сорвалось с его губ.

— Я понимаю.

Он привстал и повернулся к ней. Знал, что она понимает. Правда, понимает. Четко осознает, наблюдает за его реакцией и двигается навстречу, ломая между ними барьеры.

Он не успевал их выстраивать, эти барьеры.

Девочка подняла голову и вместо того чтобы произнести заготовленную речь, Денис поправил ее

немного растрепанные волосы, которые пышной массой лежали на одном плече. Дотронулся

кончиками пальцев и отвел прядь ото лба. Отчаянно хотелось сделать то, что не должен – прижать ее

к себе до хруста в костях. По ее глазам видел, что еще минута и Юля сама прильнет к его груди.

Чувствовал. Тяга между ними была обоюдной, ощутимой. Живой.

— Это не может так больше продолжаться. Нам нужно поговорить.

Он сказал это таким же тоном – с налетом задумчивости — как еще недавно произнес отец «мы тут с

мамой поговорили». Тут же зародилось неприятное предчувствие, сердце неспокойно забилось, и у

Юли возникло желание уйти. Лучше сказать, сбежать от этого разговора.

— Продолжаться — что? – спросила она с легким вызовом.

Денис не смог назвать их общение отношениями, но и дозволенные рамки они уже преступили, а

Юля, очевидно, почти требовала от него какого-то их определения. Таков был ее немного

резковатый тон.

— Если ты питаешь какие-то надежды или тебе показалось, что между нами что-то есть, забудь об

этом. Ничего нет и быть не может. Никогда.

Он отчеканил эти слова, не позволяя себе задумываться, ранят ли они Юлю. И как больно ранят.

Он произнес их громко, тщательно проговаривая каждый звук, чтобы до нее точно дошел смысл

сказанного, и она не искала никакого двойного дна.

Он сказал их на одном дыхании, чтобы не дай боже не запнуться.

Но, никак не предполагал, что когда щеки ее затвердеют, а выражение лица изменится – в глазах

вместо светящейся радости затуманится острое разочарование — ему станет так дерьмово.

Так погано он себя ни разу не чувствовал.

Даже когда его избивали до полусмерти.

Даже, когда он сам избивал кого-то до полусмерти – ему не было так погано.

Будто с размаху ударил младенца.

Юле, конечно, было бы гораздо легче, узнай она, что Денису тоже сейчас плохо. Но ей не нужно

этого знать. И если девочка заплачет, он не будет ее успокаивать. Он не должен замечать ее слез. А

замечал. Уже видел, что глаза малышки стали стеклянные, блестящие. Но сидела она, замерев, застыв, как статуя. Кажется, как будто и не дышала.

Никогда не представляла, как могла бы себя чувствовать, отвергни он ее, скажи подобные слова.

Никогда не думала об этом. Всегда отсылала эти мысли от себя. Гнала прочь. Но, как видно, жестоко

ошибалась, рисуя себе все в розовом цвете. Глупая. Надо было представлять. Может, не было бы так

больно, как сейчас. И дышалось бы легче, и в ушах не шумело, и в груди не кололо. И реветь бы не

хотелось.