Досужие размышления досужего человека - Джером Клапка Джером (2012)

Тихое журчание волны, вздохи спящего города. Но вот вдалеке послышалось дребезжание тележки молочника – это авангард рабской армии. Вскоре улицы заполнит протяжный крик: «Молоко-о-о! Кому молока-а-а?»

Лондонцы, словно младенцы Гаргантюа, просыпаются, требуя порцию молочка, и няньки в белых передниках спешат удовлетворить их жажду.

Звонят церковные колокола:

– Выпил молочко, малыш Лондон? Теперь хорошенько помолись перед началом трудовой недели.

Один за другим неохотно выползают твои дети на улицы. Нежное мечтательное выражение покидает каменное лицо города. Суетливый день вступает в свои права, и тишина, полуночная возлюбленная, целует на прощание его сомкнутые уста. А ты, мой благосклонный читатель, возвращаешься домой, гордый, что поднялся ни свет ни заря.

Так размышлял я, выйдя утром из ресторана на Стрэнде и лениво прислушиваясь к перепалке между дамой с сильным ирландским акцентом и кондуктором омнибуса.

– Какого черта писать на боку «Патни», если омнибус туда не идет? – возмущалась пассажирка.

– Как это не идет? Еще как идет! – не соглашался кондуктор.

– Так зачем вы меня высадили?

– Я вас не высаживал, сами сошли!

– Чего ж тогда джентльмен в углу говорит, что мы проехали Патни?

– Так и есть, проехали.

– А вы куда смотрели? Почему не сказали?

– Почем мне было знать, что вам туда нужно? Вы крикнули «Патни!», я остановился, вы вошли.

– Зачем же мне было кричать «Патни!», коли мне туда не надо?

– Потому что меня кличут Патни, вернее, так зовут мой омнибус.

– Так пусть и едет в Патни, бестолочь! Нет на вас управы, совсем совесть потеряли!

– Не нравится, убирайтесь в свою Ирландию! Мы прибудем в Патни по расписанию, но через Ливерпул-стрит. Трогай, Джим.

Омнибус двинулся с места, и я уже хотел перейти улицу, когда заметил своего старинного приятеля Б., известного журнального издателя, который на всех парах куда-то мчался, бормоча себе под нос и ничего вокруг не замечая. Мне пришлось схватить его за руку.

– Вот уж никак не думал вас тут встретить! – воскликнул он.

– Судя по вашей скорости, не только меня. Глядя на вас, можно подумать, что Стрэнд – безлюдная пустыня. Не приходилось влетать со всего размаху в какого-нибудь здоровяка, короткого на расправу?

– А разве я вас толкнул? – удивился приятель.

– Не успели, но вы неслись прямо на меня, и если бы я не схватил вас за руку…

– Черт бы побрал это Рождество! Из-за него просто голова кругом!

– Оригинальный предлог – в начале сентября!

– Не притворяйтесь, будто не понимаете! Мы сдаем праздничный номер, трудимся, не разгибая спины. Кстати, я намерен издать рождественский сборник и рассчитываю на вас…

– Дорогой друг, – перебил его я, – я начал журналистскую карьеру в восемнадцать и продолжаю, с перерывами, до сих пор. Я рассуждал о Рождестве с эмоциональной точки зрения, анализировал с философской, критиковал с практической. Писал о нем с юмором – для столичных газет, с благоговением – для провинциальных. Я полностью исчерпал тему, за исключением сущих пустяков. Я придумывал современные истории вроде тех, в которых героиня в тщетных поисках себя сбегает с негодяем, чтобы испытать презрение со стороны порядочных женщин, а в это время злодей – единственный приличный персонаж рассказа – умирает с загадочной фразой на устах. Приходилось мне сочинять и старомодные истории с метелью, истории про честного сквайра и убийство в классическом духе, завершая их старым добрым рождественским пиром.

Я собирал героев у жарко натопленного камина и заставлял их рассказывать о привидениях, пока за окном, как и положено в Рождество, завывал буран. Я отправлял невинных младенцев на небеса – должно быть, благодаря моим стараниям святой Петр трудился поутру не покладая рук. Я оживлял влюбленных и отправлял их прямо к праздничному столу.