Том 7. Дядя Динамит и другие - Вудхаус Пэлем Грэнвил (2000)

— Шутит. Отравленными стрелами они убивают родственников. Ну, подумайте! Зачем им эти птицы? Для еды. Значит, они сами отравятся. Съел — и крышка. Они, конечно, идиоты, но не такие же! Птиц они стреляют так: делают рогатку, — он вынул носовой платок и завязал петлей, — берут камень, — он взял пресс-папье, — крутят над головой… Ой, Господи!

Раздался треск, и что-то забелело на полу, у другой стены.

— Вот это да! — восхитилась Элзи. — Все переломали. Ну, хозяин вам покажет!

Мартышка в третий раз покрылся липким потом.

— А что это? — робко спросил он.

— Фигура, называется бюст. Любит он ее — у-ух! Как-то я тут прибирала, а он и пристал: «Осторожней! Смотрите, не свалите!». Да-а…

Мартышка вспотел еще больше. Хороший стилист сказал бы, что капельки пота, словно жемчуг, украсили его лоб. Однако он и похолодел, словно воздушный пирог, у которого сверху — горячее суфле, а внутри — мороженое.

— Боже ты мой! — вскричал он. — Ну, я и влип! Скажите, Элзи, что мне делать?

Вероятно, Боттлтон-Ист рождает особенно мудрых женщин, а может — все они такие, но Элзи ответила:

— Значит, так. Тут темно, он близорукий, а очков не носит. Джейн слышала, он говорил: «В очках я глупо выгляжу». Езжайте в Лондон, купите бюст, суньте сюда. Он не заметит.

Мартышка не сразу уследил за ходом ее мысли, но, уследив, восхитился. Вот он, выход! Собственно, и ехать не надо — бюст есть в Икенхеме. Вчера, за обедом, рассказывая о Салли, дядя показал на него, а он, Мартышка, — что за ирония судьбы! — едва взглянул. Сейчас он взглянет будь здоров, это уж точно.

Прикинем: до Икенхема — двенадцать миль, это минуты три с небольшим. Да, до возвращения хозяев обернуться можно.

— И верно! — сказал он, улыбаясь мудрой Элзи. — Пойду, выведу машину.

Элзи это одобрила.

— А вы тут приберите, ладно?

— Ага.

— Молодец. Красота! — совсем развеселился Мартышка, убегая к гаражу.

Когда он отъезжал, Элзи Бин, прибравшая обломки, стояла на ступенях, у входа. Мартышка ощутил укор совести.

— Э-э, — сказал он, — спасибо вам большое. Вы меня прямо спасли. Этот Джек Потрошитель съел бы меня и не поморщился.

Элзи заверила, что рада служить. Мартышка пожал ей руку.

— Спасли и спасли, я б совсем пропал, — пояснил он, и как-то вышло, что после этого оставалось по-братски ее поцеловать. Так он и сделал; а Билл Окшот, огибая угол (он много гулял, чтобы заглушить душевные муки), видел все, с начала до конца.

Мартышка впорхнул в машину. Билл глядел на него.

— Это не мистер Твистлтон? — проверил он у Элзи, хотя люди этого типа меняются мало.

— Он самый, — отвечала она, не ведая о буре в его душе, ибо в Боттлтон-Ист все целуют друг друга, как ранние христиане. — Он говорит, вы шутили.

— Когда?

— Насчет птиц. Они их стреляют из рогатки, а из трубки — родственников.

Но Билл не слышал ее. Он думал о Мартышке. Вот кому, думал он, вручила свою судьбу Гермиона! Распутнику, Дон Жуану, который начал свои бесчинства в танцклассе, а теперь целует горничных. Как прав был Икенхем с этим леопардом! Но тот не может, а этот не хочет избавиться от пятен.

— Куда он поехал? — спросил Билл.

— В Лондон.

— Да он только приехал!

— Ага.

— И уехал?

— Ага.

— А зачем?

Элзи была хорошим, осторожным сообщником.

— Не знаю. Взял и поехал.

Билл глубоко вздохнул, думая о том, что приятель его лишился последнего разума. Раскуривая трубку, он страдал. Здоровый распутник — это плохо, сумасшедший — еще хуже.

Глава четвертая

Ровно без четверти восемь, искупавшись и переодевшись в клубе, лорд Икенхем прибыл в Челси, на Бадж-стрит, чтобы повести в ресторан Салли Пейнтер.