Том 7. Дядя Динамит и другие - Вудхаус Пэлем Грэнвил (2000)

— Да? — переспросил Джо. Он много слышал о Галахаде, и слабая надежда замерцала за его очками. — Значит…

— Он все и решит, он может. Завтра еду в Маркет Бландинг, — сказал Джон.

2

Поехать он смог только в середине дня, утром слушалось дело Онапулос и Онапулос против компании, занимавшейся разливом вина в бутылки. Дело он проиграл, снискав ворчание судьи и резкость обоих Онапулосов, считавших, что только тупость адвоката помешала их торжеству. Когда же он садился в поезд два тридцать три, весь вокзал ужасался, резонно полагая, что он еще хуже, чем вчера.

Прощание с матушкой Бальзам его не утешило. Когда заботливая женщина видит, что ее подопечный готовится к путешествию, хотя только что приехал, ею овладевает любознательность, и она ее не подавляет. Пока Джон складывал чемоданчик, шел такой разговор:

— Едете, а?

— Да.

— Только что ездили.

— Да.

— Куда ж на этот раз?

— В Шропшир.

— Вы ж там были!

— Да.

— Так чего ехать?

— Надо повидать одного человека.

— Это в Шропшире?

— Да.

— А где?

— В одном местечке, Маркет Бландинге.

— Не слыхала!

— Бывает.

— А вы туда ездили?

— Да.

— Вот и остались бы.

— Сегодня у меня был суд.

— Бальзам тоже все ходил в суд. А что это? Вроде пакет.

— Картина.

— Везете туда?

— Везу.

— Послали бы, оно дешевле.

— Да.

— Вот и пошлите.

— Ой, не могу! — сказал Джон, и матушка поняла, что влияние мистера Вуруру еще тлетворней, чем она думала.

Когда последний из пеликанов узнал от Биджа, что звонил крестник, он не обрадовался. Прирожденный вождь не любит, чтобы нарушали его инструкции. Поэтому, придя в «Герб Эмсвортов», он был сдержан.

— Сказано тебе, сиди в Лондоне, — напомнил он. Джон не испугался.

— Я по другому делу.

— То есть как?

— Не из-за Линды.

— Да?

— Да.

— Тогда из-за чего? Если я тащился по жаре из-за каких-то пустяков… Что ты хихикаешь?

— Я не хихикаю, — поправил Джон. — Я глухо смеюсь. Рассмешило меня слово «пустяки». Мне очень жаль, что вы шли пожаре…

— По жаре? Я как все три отрока в печи.

— … но дело очень важное. Нам нужна ваша помощь.

— Кому это?

— Мне и Джо Бендеру.

— Кто такой Джо Бендер?

— Я вам говорил, вы забыли, у него галерея.

— А, да! Ты вложил туда деньги.

— Все, какие у меня есть. А сейчас они пропадут, если вы не поможете.

— Дорогой мой, что я могу? Нам, младшим сыновьям, не положено иметь деньги. Двадцать фунтов дам, но что это? Да и то вряд ли наскребу.

— Спасибо. Деньги мне не нужны.

— Тогда зачем ты их просишь?

— Я не прошу.

— Так получилось.

— Простите, Галли. Мне надо украсть две картины.

— Что?

— Да, звучит странно, но это легко объяснить.

— Вот и объясни.

— Хорошо.

Как мы уже говорили, Галли лучше рассказывал, чем слушал, но на этот раз не дал повода к недовольству. Он впитывал каждое слово, не прерывал и даже не сказал, что нечто похожее случилось с одним пеликаном. Выслушав, он заметил, что сделать это — легче легкого, а к тому же и приятно. В сельской местности, пояснил он, некуда девать время, и такие дела — истинное благодеяние.

— Картину привез? — деловито спросил он. — Как сказал бы мой брат Кларенс, прекрасно, прекрасно. Где она?

— Наверху, в моей комнате.

— Сейчас я ее не возьму.

— Как же так?

— Дорогой мой, подумай сам! Что я скажу, если встречу Конни?

— Да, вы правы.

— Действовать надо ночью. Договоримся, где встретиться. Где же? Не в развалинах часовни, их просто нет. Здешних мест ты не знаешь. Похожу, подумаю.

Он походил и подумал, видимо — успешно, ибо после одиннадцатого круга сообщил:

— У свиньи!

— Где?