Том 7. Дядя Динамит и другие - Вудхаус Пэлем Грэнвил (2000)

Сын его и наследник растерянно глядел сквозь пенсне на запертую дверь. В отличие от предшественника, он отнюдь не был уверен, что хозяйка (в данном случае — сестра) воздержится от упреков. Его покойная матушка прыгала вверх на шесть вершков, когда муж к ней внезапно обращался.

Мысль о Конни парализовала девятого графа. Комары, мошки и жучки в большинстве своем решили, что он обратился в соляной столп; как же удивились они, когда он задвигался! Ему пришло в голову, что при такой погоде герцог оставит открытым выходящее в сад окно. Акробатом лорд Эмсворт не был, по трубам не взбирался, но войти в открытое окно, доходящее до пола, мог не хуже других. Полный надежд, он обошел угол и, словно к магниту, направился к этому окну.

Туда же двигалась и кошка, днем обитавшая в конюшне, по ночам — бродившая. Кошки любопытны; ей захотелось узнать, что там, в комнате. Когда граф переступал порог, она, за неимением лучшего, исследовала домашнюю туфлю.

Ноги, появившиеся рядом, понравились ей больше. Да, они странно пахли, но о них можно потереться. Оставив туфлю, кошка обратилась к ним, а их владелец испытал то же самое, что испытывал в детстве, когда склонный к шуткам приятель орал ему сзади в ухо. Девятый граф исполнил па, которым в лучшую свою пору славился Нижинский.[8] Раздался грохот, какой раздался бы, окажись в посудной лавке особенно буйный бык.

Напомним, что леди Констанс постаралась устроить все в комнате как можно лучше. Среди прочего она сочла нужным поставить туда круглый столик, а на него — бокал с розой, чашу с сухими лепестками, часы, календарь и свою свадебную фотографию. На все это граф и налетел, закончив антраша.

Грохот еще не утих, когда зажглись лампы и в их свете предстал герцог. На нем была лимонная пижама в малиновую полоску.

При всех своих недостатках трусом герцог не был. Услышав, что к ним ворвались ночные мародеры, другие закрылись бы простыней и тихо ждали их ухода; другие — но не он. Герцог гордился тем, что не терпит всяких глупостей, так будет ли он терпеть их от воров, решивших поиграть в футбол? Вооружившись бутылкой минеральной воды, он кинулся в бой с пылом ассириян, идущих, по меткому выражению поэта, как на стадо волки, — и увидел лорда Эмсворта.

Воинственный дух был этим обижен. Приятно ли вооружиться до зубов — и увидеть перед собой слабую улыбку хозяина? Особенно раздражала улыбка. Как будто мало ворваться в час ночи, чтобы станцевать pas seul![9] Нет, этот Эмсворт определенно рехнулся.

Незваный гость тем временем решил хоть что-нибудь сказать. В конце концов этого требует простейшая вежливость. Улыбнувшись еще слабее, он произнес:

— Добрый вечер, Аларих.

— Добрый? — взвился герцог. — Чем, интересно узнать? И почему вечер? Поздняя ночь. Что ты здесь делаешь?

— Я шел к себе, — объяснил граф. — Кажется, я тебя побеспокоил,

— Еще как!

— Прости, пожалуйста. Столик свалил… Я нечаянно. Это кошка.

— Какая кошка? Тут нет никаких кошек.

Граф смотрел на него именно тем взором, который доводил до умоисступления леди Констанс, леди Дору, леди Шарлотту, леди Джулию и леди Гермиону.

— Наверное, ушла, — предположил он.

— Если была.

— Была, как не быть!

— Это ты так думаешь.

Пока они обменивались этими репликами, герцог подошел поближе к графу, чтобы поднять бокал, чашу, часы, календарь и фотографию, и несколько удивился.

— Эмсворт, — сказал он, — от тебя чем-то разит.

Графу тоже казалось, что он ощущает запах, скажем так, свежего сена.

— А, да! — воскликнул он. — Да, да, да. Конечно. Я упал у нее, Аларих.

— Что?

— Я ходил к Императрице и упал. Там не очень чисто. Герцог не первую минуту дул в усы, но не с такой силой.

Они взлетели вверх. Летописец еще не упоминал, что уши его походили на ручки античной амфоры. В данном случае это важно, потому что он им не верил.