Черные подковы - Макс Игнатов (2019)

– Оттуда пришли двое, – зевая, говорил Медведев, – один Христенко, на зама по экономике, а второй – Трунов, на твое место. Не сталкивался ни с тем, ни с другим. Спроси Геру, что он скажет.

Большой знал только про Христенко:

– Паша к нам? Охренеть! Золотой человек, очень толковый. Я когда в городняке в охране сидел, как раз до перевода сюда, он ко мне и попал, мой, так сказать, воспитанник, ха-ха! Так славно с ним работали! Как в ночь выходим, я пузырь беру, а он с сада овощей свежих везет. Садимся, пузырек распиваем, беседуем. Красота! Вырос постепенно, молодец. А Трунова не знаю.

Трунова представлял лично Маслов. Перед этим, здороваясь с присутствующими на работе таможенниками, – и все, без исключения, это отметили, – Маслов не сделал исключения для Большова и первым протянул ему руку. «Видимо, армяне сделали свое дело», – подумал Виктор.

Трунов же никому не понравился. Гордееву он напомнил Филинова, только рыжего и поменьше в размерах – тот же апломб, та же выдвинутая вперед челюсть, тот же говор. Виктор провел его в кабинет, рассказал о работе, о сменах, прошелся по подчиненным.

– Большова знаю, наслышан, – с ехидцей усмехнулся тот. Виктор отметил для себя эту интересную реакцию Трунова – после всего того, что было ранее. Но он не стал ничего уточнять.

Через четыре дня все стало ясно. Сначала Большой попросил отпустить его в «садик» за какими-то документами. Трунова на месте не было, и Виктор разрешил. Гера вернулся через час.

– Ну и пидрила! – А на немой вопрос Гордеева Большов просто сунул ему какой-то документ.

Это была отпечатанное на таможенном бланке письмо начальника таможни Маслова в адрес транспортной прокуратуры о том, что он как руководитель не имеет никаких законных возможностей, чтобы отстранить «совершившего преступление» сотрудника Летной таможни Большова от исполнения своих обязанностей. Там же Маслов просит прокуроров принять все возможные меры для того, чтобы они сделали это сами, вынеся какое-либо требование или иной документ, на основании которого Большова можно будет отлучить от должности, перевести на иное, менее ответственное место работы, а позже – уволить.

– Ты понимаешь, какой пидрила? Я же на слово ему поверил! Я журналистам отбой дал – не стал рассказывать после суда про все его гнилые дела. Хотя пообещал. Я к Птичникову ходил, все объяснял, и тот меня попросил забрать все заявы из суда и из прокуратуры, потому как Маслов дал ему слово все забыть. Это Птичников сказал, начальник управления, не хрен с горы! Я все забрал, шум не стал поднимать, свое слово сдержал. Армяне мне за него пообещали. К другу его ходил в «городняк». И ты смотри, что он, дырявый, делает! В тихую, как будто никто не узнает!

– А ты где эту бумагу взял? – спросил Гордеев.

Гера внимательно на него посмотрел.

– В прокуратуре, в транспортной, есть там крюк, – как бы нехотя сказал он.

– А в «садик» зачем ездил?

– Сначала по журналу пробил, по исходящим. А потом к Маслову пошел. Не ожидала падла! Я его спрашиваю – это что такое? Он аж побелел, я думал – кеды сдвинет, но нет, ожил, скотина! Всех ведь подставил! Или все в курсе? Но тогда пусть поберегутся…

– И что теперь? – Виктору было действительно интересно.

– Ну, отстранят меня точно, пойду тумбу полировать. Уволят в апреле, как контракт закончится. А до того времени я им устрою сладкую жизнь. Они мне за все ответят!

– Ладно, успокойся, – попробовал утешить его Гордеев, – может, решат чего еще наверху…

– Витя, у меня отец сильно болеет, – Гера посмотрел ему прямо в глаза. – Я сейчас должен ему помогать, деньги в лечение вкладывать, а не с этим козлом заднеприводным бороться. Тачку кое-как продал, с деньгами вообще напряг. Если отец умрет – я такого этому уроду никогда не забуду.