— Ну и ладно. Не звони ему больше и не пиши. Давай не будем его втягивать.

Кто-то подхватил Эмили под мышки и потащил. Потом ее подняли на руки и положили на кожаное сиденье.

Клацнула дверца, закрываясь; звякнули ключи и зарокотал мотор.

Глава сорок седьмая. Скотт

На полпути по раздолбанной лесной дороге Скотт нашел лужайку, достаточно большую и ровную, чтобы припарковать внедорожник. Он развернулся, лавировал некоторое время между деревьями и кустами, затем остановился.

Глядя сквозь лобовое стекло, Скотт представил себе растянутую между деревьями сигнальную ленту, раскопанную землю, толпу людей в защитных костюмах — и прикусил губу так, что почувствовал во рту вкус крови. Какого черта происходит? Что он делает здесь, в машине, посреди ночи в глухом лесу с телом на заднем сиденье? Зачем жена с изменившимся до неузнавания лицом дала ему лопату?

Позади него тихо лежала Эмили. Ее лицо сейчас казалось гладким и безмятежным, как у ребенка. Рот приоткрыт, нижняя губа отвисла. И вдруг на него волной нахлынули воспоминания. Скрипучий линолеум, накрахмаленные простыни и жесткие белые покрывала, застиранные до дыр. Писк медицинского оборудования и грохот упавшего на пол планшета. Вслед за этим — голые стены и паркетные полы «Керенсии», все их вещи, упакованные в ящики и оставленные гнить в подвале.

Эта волна вынесла на поверхность еще одно воспоминание. Оно подплыло тихо и незаметно, а потом вдруг сделалось ярким и отчетливым, заслонив все остальные. Скотт крадется по лужайке в предрассветной дымке, думая о тех ящиках, об их содержимом, обо всех этих мягких, легких, нежных вещицах, из которых уже выветрился ее запах. В розовой спальне он аккуратно переступает через разбросанные игрушки и останавливается в изножье кровати. Из-под одеяла видна маленькая ручка, сжатая в кулачок, лишь один палец, тоненький, деликатный, вытянут, как указующий перст. Палец нацелен прямо на него — и на подушку, которую он тискает в потных, трясущихся ладонях. Скотт поднимает подушку. «Ты — не она, — думает он, приближаясь, поднимая подушку выше, занося ее над кроватью. — Ты никогда ею не станешь…»

Но в последнюю секунду он слабеет, подушка падает из рук на пол, а указующий перст исчезает под одеялом, когда его обладательница перекатывается на бочок, сладко посапывая во сне.

Скотт скорчился, навалившись на руль и разинув рот в безмолвном крике.

Глава сорок восьмая. Эмили

Эмили, открыв глаза, увидела знакомую обивку и тонированное стекло окна. Она лежала навзничь на заднем сиденье внедорожника; под коленки ей была подсунута сложенная скатерть для пикника. Снаружи было по-прежнему темно.

Девушке удалось с трудом, маленькими рывками, приподняться на локте.

Скотт сидел за рулем.

Эмили ощупала свой затылок — пальцы стали мокрыми.

— В меня стреляли? — Голос прозвучал хрипло, будто она до этого молчала годами. И собственный вопрос поставил ее в тупик, мелькнула мысль: «Стреляли? Кто стрелял?»

Скотт закашлялся и потер глаза.

— Нет. Я стрелял мимо. В дерево. Ты упала в обморок и ударилась головой о камень. Да и когда по лесу бегала, вся исцарапалась о ветки и стволы.

Эмили попыталась сесть, и ей это удалось. В голове пульсировала боль. Она коснулась рукой левого плеча и опять почувствовала мокрое — там была ободрана кожа.

— Выглядишь жутковато, — продолжал Скотт. Их взгляды пересеклись в зеркальце заднего обзора. — Еще ты, наверное, ногу подвернула — лодыжка распухла.

Эмили посмотрела на ногу — он был прав.

— Что происходит? Где Нина?

— Вернулась в дом. Не беспокойся, здесь только мы.

«Только мы…» Эмили никак не могла сосредоточиться. Озноб пробирал до костей. Снова ощупав затылок, она обнаружила набухшую здоровенную шишку. Смутно вспомнилось, как ее волокли по земле, и она машинально схватилась за ручку дверцы, готовая бежать.