Проклятая игра - Клайв Баркер (1985)

Возможно, на этом история не закончилась. В конце концов, он обладал способностью следовать за Уайтхедом в смерть и вывести его из нее, если бы ему удалось добраться до трупа. Но старик был достаточно мудр, чтобы принять это во внимание. Его тело скрыто от посторонних глаз, даже от самых близких. Он заперт в банковском сейфе (как уместно!) и охранялся днем и ночью, к большому удовольствию бульварных газет, которые упивались такими эксцентричными вещами. К вечеру все превратится в пепел, и Мамулян упустит последнюю возможность воссоединиться навсегда.

И все же…

Почему ему казалось, что игры, в которые они играли все эти годы – игра в искушение, игра в откровение, а также в отвержение, поношение и проклятие, – еще не закончились? Его интуиция, как и сила, истощалась, но он был уверен: что-то не так. И подумал о том, как улыбалась женщина рядом с ним, о тайне на ее лице.

– Он мертв? – неожиданно спросил он ее.

Вопрос, похоже, привел ее в замешательство.

– Конечно, мертв, – ответила она.

– Так ли это, Карис?

– Ради Бога, мы только что видели его похороны.

Она чувствовала его разум, твердое присутствие, у себя на затылке. Они много раз играли эту сцену в предыдущие недели – состязание на мощь силы воли, и она знала, что он слабеет с каждым днем. Впрочем, не настолько, чтобы стать ничтожным: он все еще мог наводить ужас, если это его устраивало.

– Расскажи мне о своих мыслях… – проговорил он, – чтобы мне не пришлось их искать.

Если она не ответит на его вопросы, а он войдет в нее насильно, наверняка увидит бегуна.

– Пожалуйста, – сказала она, притворяясь трусливой, – не делай мне больно.

Чужой разум немного отступил.

– Он мертв? – снова спросил Мамулян.

– В ту ночь, когда он умер… – начала она. Что она могла сказать, кроме правды? Ложь не годится – он все поймет. – В ту ночь, когда мне сказали, что он умер, я ничего не почувствовала. Никаких изменений не произошло. Не так, как когда умерла мама.

Она бросила испуганный взгляд на Мамуляна, чтобы усилить иллюзию подобострастия.

– И что из этого следует? – спросил он.

– Я не знаю, – ответила она совершенно честно.

– А ты догадайся.

И снова честно:

– Что он не умер.

На лице Европейца появилась первая улыбка, которую Карис когда-либо видела. Лишь намек, но он был. Она почувствовала, как он убрал рога своих мыслей и удовлетворился размышлениями. Он больше не будет давить на нее. Слишком много планов сейчас вертится у него в голове.

– О, пилигрим, – прошептал он, упрекая своего невидимого врага как горячо любимого, но заблудшего ребенка, – ты почти одурачил меня.

Марти последовал за машиной с шоссе и через весь город к дому на Калибан-стрит. Когда погоня закончилась, был ранний вечер. Припарковавшись на почтительном расстоянии, он наблюдал, как они выходят из машины. Европеец расплатился с водителем, а затем, после некоторого промедления отперев входную дверь, они с Карис вошли в дом, чьи грязные кружевные занавески и облупившаяся краска не выдавали ничего необычного на улице, где все дома нуждались в ремонте. На среднем этаже зажегся свет; кто-то опустил штору.

Он просидел в машине около часа, не сводя глаз с дома, хотя ничего не произошло. Она не появилась у окна, чтобы бросить ожидающему герою камень, завернутый в письмо, или поцелуй. Но Марти и не ждал таких знаков; они были вымышленными способами, а все это – реально. Грязный камень, грязные окна, грязный ужас, притаившийся внизу живота.

Он не ел нормально с тех пор, как увидел объявление о смерти Уайтхеда; и теперь, впервые с того утра, чувствовал здоровый голод. Оставив дом в сгущающихся сумерках, Марти отправился искать себе пропитание.

53