Проклятая игра - Клайв Баркер (1985)

Чтение подходило к концу, к главным воротам подъехала машина. Головы повернулись, и камеры щелкнули, когда появились две фигуры. По толпе прокатился гул; люди, привыкшие лежать, снова встали, чтобы посмотреть, что можно увидеть. Что-то пробудило Марти от летаргии, он тоже встал на цыпочки, пытаясь увидеть опоздавших: выход получился эффектным. Он всматривался между головами людей, чтобы хоть что-то разглядеть; разглядел и снова потерял; сказал «нет» тихо самому себе, не веря собственным глазам; затем протолкался сквозь толпу, стараясь не отставать. Но Мамулян, сопровождаемый Карис в вуали, скользнул по дорожке от ворот к крыльцу и исчез в церкви.

– Кто это был? – спросили у Марти. – Вы знаете, кто это был?

«Нечистая сила, – хотел он ответить. – Дьявол собственной персоной».

Мамулян здесь! Средь бела дня, солнце светит ему в затылок, они идут с Карис под руку, как муж и жена, позволяя камерам запечатлеть их для завтрашнего выпуска. Видимо, он не испытывал страха. Это позднее появление, такое сдержанное и ироничное, было последним жестом презрения. Почему она играет в его игру? Почему не сбросила его руку и не обвинила в том, что он – не человек? Потому что она добровольно вошла в его свиту, как и предсказывал Уайтхед. В поисках чего? Кого-то, кто воспел бы в ней проблеск нигилизма и обучил бы прекрасному искусству умирать? И что она сможет дать взамен? А, вот что беспокоит его сильнее прочего.

Наконец служба подошла к концу. Внезапно, к восторгу и негодованию прихожан, хриплый саксофон нарушил торжественность – из динамиков полилась джазовая версия «Fools Rush In» [14]. Вероятно, последняя шутка Уайтхеда. Это вызвало смех, некоторые даже зааплодировали. Из церкви донесся стук поднимающихся скамеек. Марти вытянул шею, чтобы лучше разглядеть крыльцо, и, потерпев неудачу, пробрался сквозь толпу к гробнице, откуда открывался прекрасный вид. На поникших от жары деревьях сидели птицы, их возня отвлекла его, погрузив в стремительную игру. Когда он оглянулся, гроб стоял почти параллельно ему, на плечах, среди прочих, Оттавея и Куртсингера. Простая коробка казалась почти неприлично выставленной напоказ. Интересно, во что они одели старика, подстригли ли ему бороду и зашили ли веки.

Процессия скорбящих следовала по пятам за несущими гроб: черное шествие, рассекающее конфетно-пестрое море туристов. Справа и слева щелкнули затворы фотоаппаратов; какой-то чертов дурак крикнул: «Сейчас вылетит птичка!» По-прежнему звучал джаз. Все было восхитительно абсурдно. Марти предположил, что старик улыбается в своем пристанище.

Наконец Карис и Мамулян вышли из тени крыльца на яркий дневной свет, и Марти был уверен, что заметил, как девушка осторожно оглядывает толпу, опасаясь, что ее спутник обратит на это внимание. Она искала его, он был уверен. Она знала, что он где-то там, и искала его. Его разум метался, от смятения мысли путались. Если он подаст ей знак, пусть даже неприметный, есть все шансы, что Мамулян его заметит, а это опасно для них обоих. Лучше не высовываться, как бы больно ни было не встречаться с ней взглядом.

Марти неохотно отошел от гробницы, когда группа скорбящих поравнялась с ним, и высмотрел все, что мог под прикрытием толпы. Европеец едва поднял голову, и, судя по тому, что Марти успел разглядеть между качающимися головами, Карис прекратила поиски – возможно, в отчаянии решив, что его здесь нет. Когда гроб и его черный хвост, извиваясь, покинули церковный двор, он нырнул в сторону и перелез через стену, чтобы наблюдать за развитием событий с более выгодной позиции.