Право крови - Ричард Кнаак (2006)

Слезы текли по щекам, но Ульдиссиан, сам того не сознавая, не выпускал из рук иссохшей детской ручонки. Казалось, время повернуло вспять, и в его руках ручка Амелии. Из всей семьи ей в жизни не посчастливилось больше всех: и родилась увечной, и умерла, не успев повидать почти ничего.

Перед мысленным взором замелькали образы покойной сестренки – с одним только отличием. Сейчас у нее было крепкое, здоровое тело. И совершенно здоровые руки. Ульдиссиану тут же представилось, как она ловит брошенный мяч, или, еще того лучше, крепко-крепко обнимает его самого…

Только довольно долгое время спустя Ульдиссиан вправду почувствовал чьи-то объятия. Вернувшись мыслями в настоящее, он… обнаружил рядом того самого мальчугана.

Что было сил обхватившего его парой крепких ручонок.

Ульдиссиан перевел взгляд на его мать. Та, в свою очередь, уставилась на него, не в силах поверить собственным глазам. По щекам ее текли слезы. Еще около десятка горожан, сгрудившихся за нею, тоже взирали на крестьянина в остолбенении.

Высвободившись из объятий ребенка, Ульдиссиан оглядел окружающих. Из глубин памяти вновь всплыло все, пережитое в Сераме. Встревоженный, он подался назад.

– Я не хотел… Я не думал…

Однако он именно что захотел. Заметил ребенка и тут же был охвачен неодолимым желанием поглядеть, сумеет ли сделать для мальчика то, чего не смог сделать для Амелии. И – вот, поди ж ты – на что понадеялся, того и достиг.

И сейчас партанцы тоже обратятся против него, объявят волшебником, или кем-нибудь того хуже…

Мать мальчугана рванулась к нему и… крепко обняв крестьянина, принялась осыпать его поцелуями.

– Спасибо тебе! Спасибо тебе!

Один из стоявших за нею, в первых рядах растущей толпы, поклонился. Его примеру последовал еще один, за ним еще, и еще, и еще…

И тут кто-то решил преклонить колено, чем побудил остальных поступить точно так же. Не прошло и минуты, все вокруг опустились перед Ульдиссианом на колено, будто перед королем.

Будто перед королем… а то и кем-то повыше.

Глава одиннадцатая

Облаченные в белые ризы до пола длиной, шесть златокожих юных дев, высоко подняв головы, пели хвалы ему, полулежавшему на роскошной тахте посреди своих личных покоев. Ни одна из дев не состояла с другими в родстве, и даже внешнего сходства меж ними вроде бы не имелось, однако фанатичный огонь в их глазах каким-то не слишком понятным образом придавал им всем совершенно одинаковый вид.

Их преклонение перед ним не знало границ, и каждая с радостью приняла бы его знаки внимания… но ничему подобному случиться когда-либо было не суждено. Их красота значила для него не более, чем красота монументальных фресок на стенах и потолке или затейливых ваз, венчавших высокие мраморные постаменты. Девы были попросту частью внутреннего убранства, помогавшей ему ненадолго – да и то лишь отчасти – вернуться в чудесное прошлое, добровольно оставленное им далеко позади.

Ясные серебристо-голубые глаза Пророка взирали вверх, в сторону мастерски изображенных художником эфемерных крылатых созданий, реющих в небесах. Художник, с какой мерой к нему ни подступись, был просто великолепен, однако и он не сумел постичь истинной сути желаний заказчика. И все же плоды его долгих трудов хоть как-то напоминали Пророку, кем он некогда был… и от чего отрекся.

С виду он выглядел едва-едва вошедшим в мужской возраст, хотя внешность может быть – и очень даже бывает – крайне обманчива. Его белоснежную кожу не оскверняло ни единой щетинки, ни единого пятнышка, а золотистые кудри волнами ниспадали много ниже плеч. Телом Пророк был гибок и очень силен, но не чрезмерно мускулист подобно стражам из инквизиторов, стоявшим навытяжку за дверьми в его святая святых. Любому, кому довелось его лицезреть, он казался самим совершенством.