Право крови - Ричард Кнаак (2006)

Но самое главное, на лице Инария появились губы, немедля скривившиеся в суровой, гневной гримасе, что позволяло выразить охватившую его ярость куда лучше. Взглянув на собственное отражение, ангел остался доволен.

– Напрасно, напрасно осмелилась ты воротиться, – повторил Инарий, смакуя и жесткость движения губ, и хрипотцу, прибавлявшую тону его выразительности. – Напрасно, – добавил он, наслаждаясь злобным оскалом зубов, – осмелилась ты, Лилит, вновь встать у меня на пути…

* * *

Ему понесли дары – цветы, угощения, немало иного добра. Многие подарки попросту обнаружились у ворот имения мастера Итона, оставленные там неизвестными горожанами, услышавшими о случившемся от других.

– Парта повидала немало всяческих проповедников, распинавшихся об исцелении духа и тела, – сказал Ульдиссиану хозяин дома. – Вот только подтвердить пустопорожние речи делом ни один из них не сумел!

– Но я сделал лишь… я сделал лишь то, что хотел бы сделать для сестры, – в который уж раз беспомощно объяснил старший из сыновей Диомеда.

Вести об исцелении мальчика разнеслись по городку, будто лесной пожар. Все без исключения – особенно благодарная мать – называли свершившееся чудом. По словам Итона, мать мальчугана только и делала, что ходила из дома в дом, показывала всем и каждому исцеленного сына да расхваливала Ульдиссиана до самых небес.

– Я эту женщину знаю. Зовут ее Бартой, а мальчик – единственное ее дитя, единственное ее сокровище. Его отец погиб незадолго до того, как он появился на свет. Упал с лошади, – со скорбной улыбкой пояснил торговец и глава городка. – И всю жизнь она опасалась за паренька, хотя – уж я-то знаю – ему этого никогда не показывала. Пыталась растить сына сильным и крепким…

– Пусть они перестанут приносить мне все эти вещи, – перебил его Ульдиссиан, выглянув в обращенное к воротам окно.

На его глазах закутанный в плащ человек воровато подбросил к воротам корзину с несколькими ковригами хлеба и бутылкой вина. Подчеркнуто отвернувшиеся в другую сторону, стражники сделали вид, будто ничего не замечают, и выручать Ульдиссиана не торопились. Судя по всему, они благоговели перед ним не меньше, чем прочие горожане.

– Мои земляки – народ щедрый, отзывчивый. Им всего-навсего хочется отблагодарить тебя за доброе дело – что ж тут дурного?

– Ульдиссиан, нам лучше уехать, пока все это не приняло еще больший размах, – заметила Лилия. – Пора продолжить путь в большой город.

Изначально путники согласились остаться в имении Итона всего на одну ночь, однако одна ночь обернулась двумя, а затем и тремя. Итон об их отбытии даже не заикался, а Ульдиссиан быстро обнаружил, что очень соскучился по простым удобствам вроде настоящей постели и пристойной еды. Ему нравилась Парта, нравились ее жители – особенно гостеприимный купец… вот только эта чрезмерная щедрость не на шутку смущала: казалось, подобного он не заслуживает.

– Не могу, – наконец ответил Ульдиссиан. – Рано еще.

Ни слова более не говоря, он направился к двери.

Остальные поднялись на ноги.

– Куда это ты? – первым из них спросил Ахилий.

– Наружу. Сделать, что следует. Подождите здесь.

Возможности затеять спор Ульдиссиан им не оставил. Особенно волновало его, что скажет Лилия, если он вдруг замешкается. Да, он по-прежнему собирался ехать в Кеджан… только… только еще не сейчас.

По лестнице он промчался, едва касаясь ногами ступеней, но стоило ему устремиться к выходу, сзади его нагнал, с горящими от восторга глазами, и зашагал рядом тощий, пронырливый Седрик.

– Ты, наконец, выйдешь к людям? Выйдешь, покажешься всем, да? А что-нибудь этакое, как в прошлый раз, сделаешь?

Крестьянин поморщился.

– Да, выйду, но выйду один. А ты, Сед, останься дома. Останься, так оно безопаснее.

– Безопаснее? Да чего там опасного-то?