— Исследования подтвердили это.

— У полиции нет в этом никакой уверенности.

Вид у родителей был такой, будто и у них ее не имелось.

Однако я не желал в это верить. Даже несмотря на то, что после всего произошедшего я должен был принять любую, даже самую иррациональную версию. Я должен быть готов ко всему. И не сейчас, а гораздо раньше…

— Это невозможно, — сказал я.

— Мы сами видели результаты, сынок. Подкомиссар Прокоцкий пригласил нас в управление и показал всё.

— Документы можно подделать, а они просто старались ее уберечь.

— Уберечь? — спросила мать. — От кого?

— От людей Каймана — от тех, кто ее преследовал.

— Каймана?

Я посмотрел в сторону полицейского, словно ждал, что тот все выложит родителям. А когда наткнулся на его удивленный взгляд, осознал вот что.

Все, что я знал о Каймане, исходило из аудиозаписей Евы. Это было очень похоже на то, что должно было происходить с ней в последние десять лет.

Более того, вся информация о Прокоцком, программе защиты свидетелей и действиях полиции появилась из того же источника.

В общем, вся картина сложилась у меня в сознании на основе услышанного от Евы.

Господи! Неужели я стал разменной пешкой в чьей-то гигантской афере?

Мысли вертелись в круговороте, засасывающем всю мою рациональность. Я словно со стороны наблюдал, как ее остатки крутились все сильнее, поддаваясь силе вращения, и исчезали в центре.

Мне никак не удавалось выстроить посреди этого сумасшествия хоть какой-нибудь итог. Все казалось возможным и невозможным. Выполнимым и невыполнимым. Я чувствовал себя раздавленным, и самым плохим в этом было то, что я не мог вспомнить никого, кто мог бы ответить мне на мои вопросы.

Кроме Евы.

— Сынок…

— Всё в порядке, — пробормотал я.

— Кто такой Кайман?

Зажмурив глаза, я покачал головой.

— Сейчас это неважно. Расскажу полиции все, что знаю…

Я снова посмотрел на себя как на другого человека, от которого ждал, что он придумает, чем мне помочь. Надеялся, что отец попытается что-нибудь предложить, но он не успел.

В палату вошел полицейский и протянул мне телефон — так, будто целился из него, как из пистолета.

— Подкомиссар Прокоцкий хочет с вами поговорить.

Я открыл рот, но ничего не сказал.

Это не выглядело стандартной процедурой. Если мне и в самом деле хотели предъявить обвинения, общение по телефону явно было не лучшей идеей.

Я вытянул руку, и полицейский передал мне телефон.

— Да? — спросил я.

— Нажили вы себе проблем, — проговорил подкомиссар.

— Я заметил.

— Но, по крайней мере, от части из них вы сможете избавиться, если дадите согласие сотрудничать.

— Откровенно говоря, я не уверен в том, с кем именно придется сотрудничать.

Прокоцкий тихо хмыкнул.

— Не в первый раз я это слышу, — ответил он. — Но всегда отвечаю одинаково: лучше доверять тем, кто дал присягу обеспечивать безопасность граждан.

— А как насчет тех, кто время от время нарушает эту присягу?

— В каждом стаде находится поганая овца.

— Вы не такой?

— Нет, — ответил Прокоцкий и вздохнул, словно его оскорбляло, что такое вообще можно вообразить. — Я — ваша спасительная доска. И единственная надежда, чтобы выбраться из дерьма, в которое вы окунулись.

Я молчал. Прав ли Прокоцкий? Если верить тому, что я услышал в аудиозаписях, подкомиссар действительно был тем единственным человеком, который мог мне помочь. Хотя теперь я уже не верил ничему, услышанному от Евы.

— Вы слушаете меня?

— Да, — ответил я.

— Это хорошо. Тогда мне кажется, что, несмотря на сомнения, вы доверитесь мне.

— Сомнения есть.

Прокоцкий снова вздохнул.

— Договоримся так: у вас нет абсолютно никакого выхода. Вы обвиняетесь в убийстве Роберта Рейманна и, в дополнение, в похищении его жены и ребенка.

— Это абсурд!