Безмолвная - Ремигиуш Мруз (2021)

Со мной встретился Томаш Прокоцкий — молодой офицер, проводивший дознание, — и рассказал правду. Он не оставил никаких сомнений в отношении тех, кто был замешан в деле.

Приговор моим родителям вынес Кайман. Он понимал, что из-за отца потеряет все. Причем свобода для него была не столь важна — он и в заключении продолжал бы свою деятельность, при условии сохранения его организации. Но шанса на это у него не было. Мой отец знал очень много и имел документы, дающие основание для осуждения большинства членов преступной группировки.

Документы исчезли сразу после гибели моих родителей. Отец с матерью вроде бы собирались перевозить их куда-то на автомобиле, который, как тебе известно, после удара загорелся. Но для Прокоцкого этот очевидный вздор не имел большого значения. Он догадывался, что есть еще кое-кто, прекрасно осведомленный обо всех материалах расследования. Кто-то, хорошо знакомый со всем, что касалось отмывания денег, организованного через черную бухгалтерию. Тот, кто мог свидетельствовать в суде и создать угрозу не только для Каймана, но и для его подельников. Этим «кем-то» была, конечно, я.

Было также кое-что, о чем Прокоцкий не знал.

Отец научил меня не только тому, где прятать сумки из фольги, но и где искать материалы, которые могут пригодиться мне в кризисной ситуации.

Он сделал копии самых важных документов и обезопасил их. И передал мне все, что я должна была знать, если б дело дошло до шантажа, похищения или иной попытки устрашения его и матери.

Но следователь не предполагал, что Кайман пойдет дальше и решит устранить проблему самым простым способом.

Томаш Прокоцкий приходил ко мне неоднократно. Он начал контактировать со мной еще при жизни родителей, стараясь убедить меня, что мои признания прольют свет на то, что содержалось в отцовских бумагах. Возможно, он знал о моих плохих отношениях с родителями и совместно с прокуратурой собирался выстроить альтернативную линию их обвинения, а может, просто понял, что хорошо иметь кого-нибудь в запасе…

Так или иначе, но я постоянно отказывалась от сотрудничества с ним. Беспокоилась о нас с тобой, о нашем будущем. И все так же не хотела иметь ничего общего ни с отцом, ни со следствием, ни с преступным миром.

Сколько раз Прокоцкий уговаривал меня, твердя, что благодаря этому прокурор сможет обратить на моих родителей более пристальное внимание. Была в том и слегка завуалированная угроза, что дело касается непосредственно меня. Однако я упиралась, утверждая, что ничего не знаю, и, наконец, однажды избавилась от него, пообещав пожаловаться его начальству о притеснении им невиновного человека. Сомневаюсь, что это как-то повлияло на него, но, по крайней мере, от меня он отстал.

На какое-то время.

Снова Прокоцкий активизировался после смерти родителей. Решил, видно, что все меняется и я захочу заявить на тех, кто организовал ДТП.

Но я сразу дала ему понять: ничего не меняется, так как я ничего не знаю. Через определенное время я убедила себя, что должна держаться как можно дальше от этого дела. Мне казалось, что, поскольку родителей уже ничто не вернет к жизни, я не должна что-то делать.

Я не думала ни о тех, кто мог бы разделить их судьбу, ни о тех, у кого Кайман и его люди отняли жизнь раньше. Они-то, как потом выяснилось, не испытывали ни малейших угрызений совести. Эксплуатировали в качестве проституток девушек из Украины, похищали детей, занимались рэкетом, уничтожали малый бизнес, разрушали семьи — то есть не брезговали ничем.

Понадобилось весьма немного времени, чтобы я поняла, что могу все изменить. Смерть родителей действительно придала мне решимости изменить саму себя.

Я менялась, но только внутренне. Ты не заметил ничего, поскольку я все тщательно скрывала под маской траура. Думала, если подловишь меня на глубоких размышлениях или беспокойстве без видимых причин, то воспримешь это как переживания по поводу гибели родителей.