Я собирался сказать ей, что всегда жалел о том, что не связался с ней, даже после того, как ушла Елена. Наверное, дело было в страхе. Я боялся встречаться с крольчихой, боялся, что неправильно истолковал наши с ней чувства. Но я так и не сказал этого, потому что длинные и очень изящные уши Конни, до этого момента расслабленно лежавшие у нее на спине, вдруг резко встали торчком на макушке, и она на несколько секунд внимательно прислушалась.

– Черт, – сказала она. – Я только что слышала, как хлопнула дверь машины.

– Пиппа еще не могла вернуться… Наверное, это кто-нибудь из соседей.

– Это был «Додж». Такой звук ни с чем не спутаешь. Док скорее всего вернулся, чтобы переночевать. Кролики чувствуют себя неуютно, когда им приходится спать не в своей кровати.

– Но… До Ближнего Востока же лететь десять часов.

– Нет, нет, – сказала она, – не тот Ближний Восток. Ноттингем. – Она стащила с моей кровати простыню и завернулась в нее. Я тем временем подошел к окну спальни и выглянул наружу. Конечно же, Док уже припарковал «Додж» и поскакал ко входу в дом. Несмотря на то что уже наступил вечер, на дворе стояло лето, и еще было достаточно светло.

– Ну что? – спросила Конни.

– Он пошел в дом. Нет, погоди, он снова вышел.

Док постоял на улице, понюхал воздух, а затем зашагал в нашем направлении.

– Он идет сюда, – сказал я дрожащим от страха голосом.

– Он как идет, решительно и уверенно?

– Да.

– Ой, мамочки, – сказала она. – Вполне возможно, что он все это неправильно поймет.

– Нет, – сказал я, – он точно все поймет неправильно. Что нам делать?

– Ну, – задумчиво сказала она, – он уже что-то подозревает, так что решит, что ты меня уводишь, и вызовет тебя на дуэль.

– Ничего страшного, я ведь просто могу отказаться.

– Вообще-то нет, – сказала она, качая головой. – Если он тебя вызовет, то дуэли не миновать. Только самый мерзкий бесхребетный гад может попытаться выкрутиться.

– Бесхребетный гад?

– Самый мерзкий.

– У меня есть идея получше, – сказал я. Ее томик Дюма и фонарь лежали на кровати, так что я передал их ей и открыл дверь шкафа. Она сделала шаг внутрь, затем остановилась и снова повернулась ко мне.

– Док помешан на чести и дуэлях, и выбора у тебя, скорее всего, не будет, так что вот что тебе нужно знать: его дуэльные пистолеты украшены изображениями зверей, и он даст тебе выбрать, из какого стрелять. Тот, что с жаворонком, бьет немного левее, а тот, у которого на ручке вырезан крокодил, бьет прямо в цель.

– Я никогда этого не запомню.

– Это просто: с крокодилом на ручке пистолет стреляет кучно, а с маленькой пташкой всегда дает промашку.

– Стреляет кучно, – медленно повторил я, – с пташкой на… нет, погоди, с крокодилом на ручке, а с пташкой… то есть с маленькой пташкой всегда дает промашку.

– Не забудь, – сказала она, – это может спасти тебе жизнь.

Она улыбнулась, чмокнула меня и закрыла дверь.

Раздался звонок. Док, похоже, понимал правила вежливости лучше Конни или Бобби. Я побежал вниз, бормоча стишок, затем дал себе несколько секунд, чтобы собраться, и открыл дверь.

Конни и осторожность

Драматурги-кролики давно адаптируют Шекспира для широкой кроличьей аудитории. Постановку «Семи тысяч восьмидесяти трех знатных родичей» приветствовали бурными аплодисментами в 1973 году, а в 1982-м «Комедию ушей» назвали эталоном литературной адаптации. Но не все пьесы были настолько же удачными: кроличьи критики устроили разнос «Зайкиной зимней сказке», единогласно решив, что пьесу написали «ради одной неудачной шутки».

– О, – сказал я, изображая удивление, – здравствуй, Док. Я думал, ты уехал?

– Уехал, – сказал он, угрожающе глядя на меня, – а теперь вернулся. Кент сказал, что наша невероятно непостоянная Констанция пошла сюда, чтобы отрепетировать роль для ее новой пьесы или что-то вроде того.