Незваный гость - Татьяна Коростышевская (2021)

История ее была до того обыкновенной, что скулы сводило. Глупенькая, восторженная фантазерка, голова романтическими историями забита, там-то в романчиках с фильмами настоящая жизнь, а у нее так, проживание. Думала, в актерки ей самое то. Сначала на сцену пробьется, с ее-то красотою это раз плюнуть, после в фильмах попробуется, а там и слава всенародная, и подарки от поклонников, и полное счастье. Главное ведь протекцию получить, в лицедействе это самое главное. Бархатов ей протекцию посулил, но немедленно к делу пристроил, в хорошенькие спутницы, чтоб, значит, флиртом карточных его партнеров развлекала. Работали по мелочам, а когда на крупный куш замахнулись, тут-то ноги из столицы уносить пришлось. Эдуард Милославович, как и она сама, дальше трех верст от Мокошь-града нигде не бывал, о жизни в провинции представление имел простое. Живет там мужичье сиволапое да купцы-богатеи, народ сплошь темный, простодушный, к столичным хитростям не приученный. Уж они-то с Дульсинеей развернутся. Бобруйского они срисовали еще в вокзальном ресторане, обработали по обыкновеннию. И все неплохо шло, пока в хоромы барские не явились. Здесь несчастной Дульсинее немедленно дали понять, что она никто и звать ее никак, что-то навроде болонки, пока развлекает, а после пинком под зад. Она бросилась жаловаться «супругу», тот же посоветовал терпеть.

— Тебя под замком держат?

— Все мы тут пленницы. — Девица бросила окурок на ковер. — И я, и барыня безумная, и дочери ее. Женскую половину по ночам пуще каземата стерегут. Особенно Анну Гавриловну, она буйная очень, с прислугой дерется, бежать хочет.

— Здесь уже обезумела? В Крыжовене?

— Ну да. Мне сперва обычной девицею показалась. Ну то есть я особо не присматривалась. Барышня как барышня. Нас с Эдуардом гостевать пригласили, так я рядом с нею в санях с вокзала ехала. Она молчала всю дорогу, а как на Гильдейскую улицу завернули, говорит так спокойно: «Беги, пока можешь». Я ей: «Отчего же, барышня Бобруйская? Папенька ваш ангажемент мне в театре посулил». А она…

— Первый припадок при тебе случился?

— При мне, я в гостиной ждала, пока слуги гостевые покои подготовят, Эдуарда-то сразу в пристройку отдельно определили. Сижу, скучаю, вдруг вбегает Анна Гавриловна, глаза безумные, маменька с сестрою за ней, увещевают, она кричит: «Он обещал! Обещал, что Степана не тронет! Вы все мне обещали!» Бряк на пол и в конвульсиях забилась. Тут слуги набежали, унесли горемычную. А Марья Гавриловна передо мною за скандал извинилась.

— Странная семья, — сказала я задумчиво. — И Анну ты больше не видела?

— На следующую ночь из спальни на шум вышла, так ее по коридору волокли, горничные жаловались, что сбежать пыталась.

— А прочие дамы Бобруйские?

— Терпят, что им остается? Мария Гавриловна очень за маменьку переживает, трясется над нею, что курица над яйцом, чуть что — соли под нос, чтоб нервы успокоила.

— А что за Теодор?

— При тебе тоже бредила? Тетка совсем головою слаба, Мария Гавриловна объяснила, что воображаемая персона этот Теодор. Бобруйская иногда звать его принимается, иногда плачет и крестится, иногда…

Здесь благотворное действие исповеди подошло к концу, и Дульсинея хитро прищурилась.

— Тебе-то какое дело до фамилии Бобруйских, Евангелина Романовна?

— Репортерское любопытство, — вздохнула я и поднялась из кресла. — Колонку о провинциальных нравах в газету хочу предложить. Ладно, заболтались мы с тобой.

— Может, поменяемся? Ты себе барина забирай, а я…

— А ты беги отсюда, пока можешь. Супруг твой фальшивый, скорее всего, уже на пути из города.

— Ерунда.

— У него к фрачной паре дорожные ботинки на ногах были, когда он оркестром дирижировал, примета верная. Спорим, музыканты сейчас без руководства исполняют?

— Врешь, он меня любит и никогда…