Ковен заблудших ведьм - Анастасия Гор (2021)

Я упала на колени, а когда нашла в себе силы встать и дотянуться дрожащей рукой до спины, видение исчезло. Как последний вздох башни, оно было ее напутствием. Это видение забрало с собой и парализующую боль, и набежавшую кровь, и татуировку из шрамов, которая когда-то воплощала нас с Джулианом. Ныне же символ уродства и зверств, эта татуировка все расставила по своим местам.

Близнецы. Две половины того, что должно было быть идентичным, но не было. Лазейка. Новое заклятие. Пальцы зачесались, потянувшись к скрипке, но я сдержалась, подобрав ее под мышку и кинувшись к стене.

– Я придумала… Придумала… – зашептала я, судорожно рисуя пальцем на двери отпирающий знак. – Надо выбираться отсюда, пока совсем чердак не потек… Перестань разговаривать сама с собой, Одри! Ты же не хочешь напугать Коула? Не хочешь!.. А что, если… Все, замолчи!

Я прикусила себе язык и, сконцентрировавшись, открыла дверь. Точнее, просто пробила стену: она осыпалась крошкой, образовав дыру высотой в мой рост, и я вышла из башни, встреченная ярким солнечным светом и Ворожеей.

– Ты опоздала, – сказала она, стоя под пихтой со спиралевидными узорами, светящимися на коже, и в утепленной накидке с цветами Самайна.

Я почувствовала жжение, расползающееся вокруг запястья, и поднесла к глазам руку: метка атташе стремительно белела.

XIII

Мелодия Самайна

Самайн – триумф мертвецов. Он вовсе не о карамельных яблоках, детском смехе и леденцах. Это смерть природы во всполохах сумрака и начало темной половины года. Грань между мирами стирается, и к смертным выходят пировать божества с острова Тир нан Ог – вечно молодые, а потому вечно мертвые. Именно поэтому в день Самайна всегда умирает чуть больше людей, чем в любой другой, – веселясь с жителями Тир нан Ог и сами того не ведая, живые уходят вслед за ними, соблазненные реками пряного пунша и тыквенным пирогом, но уже не возвращаются.

Самайн забирает души. Он же забрал и мою.

– Нет-нет-нет!

Черная метка вокруг запястья начала тлеть и стираться, как пороховая дорожка. После долгого заточения в башне, не пропускающей солнца, моя кожа казалась прозрачной, а оттого расползающийся рубец светился на ней, неестественно яркий. Вопреки этому, рука совсем не ныла – в конце концов, это ведь не от нее отрезали кусок. Его отрезали от моего сердца – именно поэтому болело там, глубоко внутри, откуда рвался иступленный шепот, тонущий в шорохе листьев:

– Нет… Этого не может быть! Я не верю!

Я выронила скрипку и вцепилась ногтями в запястье, судорожно растирая его, будто могла остановить процесс. Метка белела так медленно, будто глумилась надо мной, миллиметр за миллиметром… Ровно до выпирающей косточки сбоку, делящей татуировку на две половины. Поглотив одну из них, смерть вдруг передумала и остановилась.

Затаив дыхание, я присмотрелась: на внутренней стороне запястья черная линия была ровной и незыблемой, но на внешней начинала рубцеваться. Это было неправильно… Неправильно и замечательно!

– Коул жив? – выдавила я не своим голосом, боясь выпустить вздох облегчения раньше времени. – Или мертв?..

Ворожея, хранящая неуместное молчание, бросила задумчивый взгляд на небо. Ее костяные серьги раскачивались от ветра, поднятого мной.

– И то и другое.

– Как такое может быть?

– Мы живем в Завтрашнем дне… А Коул ушел в сегодняшний. Здесь он мертв, а там – еще нет.

Я растерянно заморгала, ловя разбегающиеся мысли. На плечи мне вдруг опустилась теплая накидка Ворожеи, пропитанная запахом вербены, красно-оранжевая с рисунком из кленовых листьев. Я укуталась в нее и вдруг обнаружила, что действительно замерзла, стоя в изодранной кофте посреди лесного уголка пустыни, до которой наконец-то добралась осень.

– Я не понимаю… Где именно сейчас Коул? – спросила я. – Он обещал ждать меня здесь, у башни… Объясни мне, наконец, что случилось!