Истории Ворона (сборник) - Коллектив авторов (2021)

Юрина мама в тридцать восемь была глубокой старухой по сравнению с этим – припорхнувшим, померещившимся чудом. А уж бабушка была просто ископаемым мамонтом. Юра поймал себя на том, что, разинув рот, любуется тонкими руками блондинки, шеей, складками платья, собравшимися в районе живота, когда девушка наклонилась, уперев ладошки в колени. И все в ней – от босых пяток, облепленных песком, до выгоревшего пушка на предплечьях – волновало его и покалывало тайным электричеством. Она была бабочкой-однодневкой, всегда, навечно восемнадцатилетней, прилетевшей на мгновение, чтобы попросить о чем-то пустяковом, озарить его бытие и подарить образ, который он будет перекатывать галькой. Она жила в палаточном городке, наверняка с шумными, веселыми, ничего не боящимися друзьями, с широкогрудым парнем без прыщей, несущимся, хохоча, к морю, умеющим все и имеющим право на все. А Юра, опекаемый бабушкой семиклассник, ютился в тесной и душной съемной комнатке. Стыдоба.

– …разменять деньги, – закончила девушка фразу, начало которой Юра прозевал, очарованный.

– Давайте попробуем. – Бабушка потянулась за сумкой, а блондинка подмигнула Юре – грани драгоценного камня сверкнули в закатном свете. Юра растаял мороженым и потек на полотенце с изображением долларов и Скруджа МакДака.

– Меня зовут Снежана, – сказала блондинка.

Какое странное имя для раскаленного пляжа! Зимнее, швыряющее снежками, обжигающее морозцем.

Юра представился. Он был вежливым мальчиком, воспитанным двумя поколениями женщин-педагогов.

– Не хочешь поиграть в мяч, Юра?

– Может быть, завтра, – сказала бабушка, вручая Снежане купюры. – Сегодня у нас еще грязи.

– О, тогда хороших вам грязей.

И Снежана ушла.

– Упаси бог, – изрекла бабушка, отпивая из пластикового стаканчика теплое пиво, – ты когда-нибудь приведешь домой такую барышню.

Юра промолчал, впившись пальцами в песок.

Приморский поселок был крошечным, даже бабушке с ее больной ногой ничего не стоило обойти пешком территорию, от целебного источника до окраинных коровников, от заброшенных санаториев до косы. Лиман зарос осокой, гудел комарьем. Мошкара лезла в рот. За междугородней трассой простиралась бескрайняя степь. Ветер трепал ленты венка у подножия статуи Безымянного солдата, отковыривал чешуйки краски с могил сельского кладбища, приносил из степи пыль и сор. Памятник, и заборчик, и фасад продуктового выцвели и потускнели.

Черный как смоль татарин колдовал у мангала, орудовал острыми шампурами. Из уголка его губ торчала козья ножка, пепел падал на мясо. В первый день бабушка сунулась в шашлычную, но цены ее не устроили. Бабушка закатила скандал, а Юра сгорал от стыда. Ему казалось, татарин их запомнил и мстительно щурился сквозь табачный дым, когда они проходили мимо.

В передвижном зоопарке грыз прутья клетки полудохлый волк. Павлины изнывали от зноя. Простуженно хрипел верблюд. В сувенирных палатках по пути к морю продавали пепельницы и надувные круги, очки и кепки, магниты и бусы. Бабушка купила Юре футболку со львом, а себе – сандаловый подстаканник, веер и набитую ароматными травами подушку.

Все нехитрые развлечения сосредоточились на пляже: тир, горка, квадроциклы, массаж. Юра слушал, как верещат оседлавшие банан подростки, но бабушка запретила кататься: сперва научись плавать, сказала она. Бабушка плавала отлично и кричала Юре из воды: «Это просто, ну иди сюда, я покажу».

Ровесники озирались, Юра краснел. Он попытался бы, будь побережье пустым, но стеснялся при посторонних и просто сидел на мели, ловил руками мальков или закапывал ступни в песок.

На третий день он отчаянно хотел домой: к друзьям, к телевизору, к маме. И никогда больше не есть пахлаву.