Орк попытался призвать свою магию, поднять руки, побежать… сделать хоть что-нибудь. Но один лишь вид представших перед ним существ парализовал его тело и душу, и Гул’дан, считавший себя властителем магии, не мог ничего сделать. Чернокнижник лишь смотрел, как они подползают все ближе и протягивают к его лицу свои сотканные из тьмы когти.

Первого же прикосновения было достаточно, чтобы вывести его из ступора. Гул’дан сорвался с места, спотыкаясь и торопясь убраться подальше от этого кошмарного места. Драк’тул и остальные должны были стоять прямо за ним. Но их нигде не было видно, по-видимому, они уже сбежали. По усыпальнице разносились жуткие вопли, а Гул’дан несся вперед, преодолевая один коридор за другим. Его лицо горело в том месте, где тень прикоснулась к коже. Лишь подняв руку к щеке, он понял, что ему нанесли глубокую рану.

– Будь ты проклят, Саргерас! Меня не так-то легко победить! Я – Гул’дан, воплощение мрака! Все не может кончиться… вот так.

Он остановился, чтобы перевести дыхание, и прислушался. Ничего. Крики прекратились.

«Треклятые полоумные слабаки!» – подумал он, представляя себе чернокнижников Бушующего Шторма, спустившихся сюда вместе с ним.

– Наверное, их всех уже убили! – Рана на его щеке стала пульсировать, и Гул’дан зажал ее рукой, пытаясь остановить бегущую кровь. У него начала кружиться голова, появилась слабость в руках и ногах. – Все равно мне нужно идти дальше. Моих сил должно хватить, чтобы…

Гул’дан замолк, внимательно прислушиваясь. Что это был за звук? У чернокнижника по коже поползли мурашки. Негромкий и повторяющийся, в нем звучали одновременно жестокость и… насмешка?

– Что за смех? Это ты, Саргерас? – требовательно вопросил он. – Ты насмехаешься надо мной? Посмотрим, кто будет смеяться, когда я заберу у тебя твое пылающее Око!

Чернокнижник повернул за угол и оказался в большом зале с удивительно пустыми стенами. Повинуясь какому-то неясному порыву, Гул’дан подошел к ближайшей стене и начал писать на ней собственной кровью, рукой выводя описание усыпальницы и ее стражей. Несколько раз он размазывал кровь по стене – рука отяжелела, и он едва мог поднять ее.

«Попал в засаду… стражи… – с трудом писал Гул’дан. – Я… умираю».

Он понимал, что это так, и старался завершить свою историю прежде, чем смерть настигнет его. Но он уже слышал за спиной те же самые скрежещущие, голодные шорохи, что звучали в усыпальнице. Они пришли за ним.

«Если бы слуги… не оставили меня…» – писал он. Его глаза уже с трудом фокусировались на письменах, а в горле встал ком, и он больше не мог произносить слова вслух. Но вдруг Гул’дан понял, что другие чернокнижники не виноваты. Виноват только он. Все это время он думал, что сам управляет своей жизнью, но на самом деле он оказался всего лишь дураком, пешкой, рабом. Все его существование – обман, чья-то шутка. И скоро для него все закончится.

«Я был глупцом», – подумал Гул’дан. Орк закончил писать и повернулся, чтобы продолжить бегство, хотя и знал, что уже слишком поздно.

Когда когти глубоко вонзились в его тело, Гул’дан вновь обрел голос и закричал.

Ренд вытянул руку и остановил Мейма, не давая ему пройти дальше.

– Нет, – негромко проговорил он. Из-под грубой повязки, которую орк сделал из пояса павшего воина, все еще текла кровь.

– Мы должны отправиться вслед за Гул’даном, – настаивал Мейм, хотя и сам едва стоял на ногах от ран, и его собственные повязки на ноге и плече уже насквозь промокли и стали красными.

– В этом нет необходимости, – заверил его брат. – Эти… существа сделали все за нас.