Хольмганг (сборник) - Вадим Калашов (2019)

Никто из тех, кто слышал слова Гуннара, не хотел портить уморительного зрелища «ворона, возомнившая себя соловьём», а Эгиль был таким же невеждой, как и его побратим. И так как о том, что он оплошал, Гуннару было сказать некому, поединщик из Страны Льдов в очередной раз почувствовал себя на коне, хотя на самом деле он сидел в луже.

Но этот разговор определённо вывел хольмгангера из себя. Когда Эгиль под ропот зрителей и судей, недовольных такой явной задержкой времени, всё-таки закончил перевязку, Гуннар, чтобы окончательно успокоиться, взял перерыв в сорок вдохов и сорок выдохов и, истратив и его, взял ещё время на замену щита. И снова свист и ропот – помощник профессионального бойца отправился в поход за вторым щитом с такой скоростью, словно к его ногам привязали груз равный весу хорошего телёнка.

Гуннар был невозмутим, как слон, о котором он так ярко рассказывал, в жару. В хольмганге его, разумеется, интересовало, что скажут о нём зрители и споют сказители, но гораздо больше занимал вопрос «Сколько золота или серебра я заработаю?». Если позволял уровень противника, он и менял щиты с молниеносной скоростью, и не наносил себе хитрыми способами царапины, когда хотел отдохнуть, и бился очень зрелищно. Но чтобы поставить уважение к зрителям выше собственной жизни или, что ещё хуже, заработка?.. Нет, до такого Гуннар Поединщик с тех пор, как вернулся из Миклагара, не опускался никогда.

Когда Гуннар тянул время с такими соперниками, как Торальф – с людьми, которые никогда до этого не сражались против воинов, избравших хольмганг средством обогащения, – он убивал двух вепрей одним броском копья. То есть одновременно восстанавливался сам и нервировал противника. Противник, даже находясь в выигрышном положении, приходил в тихую или явную ярость от подобных задержек.

Торальф, привыкший сражаться с теми, кому слова людей дороже звона хольмслаунса, с трудом сдерживался, когда в апогей схватки Гуннар отпрыгивал назад, поднимал руки и кричал: «Тьеснур и кровь!». Его, как и всякого честного человека, приводило в бешенство, когда выяснялось, что противник берёт перерыв, чтобы «залатать» крохотную царапину, которую даже стыдно назвать раной. Боевой азарт ауга-меченосца разбивался о такие выходки, как корабль с плохим лоцманом о ночные скалы. И больше самих выходок бесили цинизм и наглость, с какой бывалый противник втискивался в узкие лазейки сложных правил. Если бы Торальф хоть раз в жизни посетил Империю, унаследовавшую славу и величие Вечного города, то он бы сказал, что эти лазейки похожи на побега из темницы по сточным трубам. Достойный человек умрёт, но не сбежит таким способом. Однако таких людей, как Гуннар Поединщик, совершенно не интересовало, чем пахнут их лазейки.

– Ну, сколько же можно?! Эгиль! Ты несёшь Гуннару щит или голову великана?! Если ваши щиты столь тяжелы, то почему ты только что носился с точно таким же, как угорелый?! – опять не выдержал Торальф.

– Когда начинается поединок, ему на помощь приходят духи родной земли, и вины Эгиля нет в том, что на время перерыва они его покинули, – невозмутимо ответил Гуннар. – Не примеряй на себя чужое платье, друг. У нас здесь уже есть судьи. Будет что-то не так, они заметят это и без тебя. Если чувствуешь, что проигрываешь, то так и скажи.

Торальфа эта невозмутимость просто убивала. Судьи были тоже недовольны, но придраться к поведению Гуннара не могли.