Оба сочли кольчугу недостаточной для защиты торса. Только если у рода Чёрных братьев средств хватило лишь на кожаную, обитую с двух сторон в несколько слоёв медвежьей шерстьюбезрукавку для Торальфа, то его противник облачился в настоящий чешуйчатый панцирь из страны Шарлеманя – рубаху с короткими рукавами, на которую были наклёпаны куски металла подобно чешуе змеи.

И даже для Олафа этот панцирь оказался сюрпризом. Молодой рус предполагал, что Гуннар захватит привезённый из Империи излюбленный ламеллярный доспех. Там пластинки металла прямоугольны, крепятся не на кожаную основу, а соединяются между собой шнурами, и располагаются не подобно змеиной чешуе, а сплошным потоком так, что издалека кажется, что он монолитен. Но видно тот невиданной красоты панцирь, в котором Олаф-рус видел Гуннара последний раз, так сильно пострадал в последних хольмгангах, что его владельцу пришлось, скрепя сердце, разориться на новое облачение.

А может, панцирь из металлической чешуи был частью договора Гуннара со стариком без имени?.. Хотя нет. Доспех, судя по нескольким старым зазубринам, был не совсем новый, и вряд ли бы Гуннар рисковал жизнью за обнову.

Кольчуга Гуннара имела капюшон. Эта деталь доспеха надевалась на голову поверх наголовника – мягкой шапочки, и стоило Поединщику завязать шнуры, как шея получала надёжную защиту, а голова – дополнительную.

Его противник кольчужного капюшона не имел, и потому его шею защищал только щит помощника и собственная ловкость. А ловкости ему было не занимать – Торальф получил громкое прозвище не за красивые глаза.

Подсчитав по просьбе Флоси количество ударов, Олаф поразился тому, насколько стремительный, даже с «задержками» Гуннара, поединок ему приходится наблюдать. И уже две настоящих раны. Две настоящих раны в ещё только первом щите!.. Великий Один, на что же тогда будут похожи следующие?!..

– Проклятие! – шепнул Гуннар и сплюнул кровь в перевязанную ладонь.

До спасительного хослура оставалось всего ничего, но боец из Страны Льдов вынужден был остановиться. Его мутило. Один из ударов Торальфа чуть не прорубил шлем и сильно потряс голову.

Олаф получал подобные повреждения и знал, что сейчас у хольмгангера дрожат колени, а небо и земля поменялись местами. Поединщик сумел сохранить равновесие и выйти из опасного положения, но добежать до хослура пыла не хватило.

Гуннар с обречённым видом стоял, бросив меч и держась правой рукой за сбитый набок шлем, а левой – за плечо Эгиля. Если бы не побратим, он бы рухнул без сил на поле тьеснура.

А Торальф Ловкий и не думал пользоваться его печальным положением. Он застыл вместе со своим помощником в десятке шагов от оглушённого Гуннара и ждал, когда тот поднимет меч. Кроме левой руки у Торальфа был перевязан подбородок и правое бедро. Раны пустяковые, но они доказывали, что Гуннар всегда остаётся опасным врагом, и значит, упуская такой момент, Торальф многим рисковал.

Младший брат Ваги Острослова и старший Адилса Непобедимого не был идеальным человеком, но подлость, с какой вёл поединок жадный викинг из Страны Льдов, вызывала такой яростный протест, что хотелось вести себя честнее, чем обычно.

Рукоплескания приветствовали доблестный поступок Торальфа. И даже тот, кого Торальф собирался за позор брата в скором будущем лишить жизни, тряс от восторга длинной бородой и бил правой ладонью о левую. Олаф-рус вёл себя более сдержанно, хотя и разделял восхищение противником Гуннара.

Когда Гуннар, придя в себя, поправил шлем, вытер ладонь о сапог и поднял с земли меч, Торальф устремился в новую атаку. Он не дал противнику достичь хослура и оттеснил к кромке тьеснура. Он прогнал его по кругу, отпустив своего щитоносца и осыпая ударами предпоследний щит Эгиля. Гуннар всё это время и не думал выходить из-за щита. Он бежал, опустив меч и голову и вцепившись в плечо Эгиля с такой силой, словно это было единственное бревно в бурном море.