Смерть императора - Александр Старшинов (2014)

– Эй, Гай, не увечь парня – велено, чтоб жил подольше, – остановил его главный. – Он свободных крал для продажи в рабство – декурион рассердится, если эта мразь быстро подохнет.

Возница тем временем сгрузил с повозки мешок с провизией и водой. И, развернув повозку, покатил в город. Ничего интересного в том, чтобы смотреть на висящего на кресте человека, он не находил. После первой казни все остальные кажутся похожими друг на друга. Командир тоже вскочил в седло и взял с места рысью, радостными гортанными криками подгоняя коника, чтобы тот перешел в галоп.

Прокруст и Гай остались: один на кресте, второй – подле.

– Вот же лысая задница, – пробормотал Гай, воткнул копье в землю и пошел собирать хворост и сухую траву для костра – куковать тут ему до ночи, а к вечеру будет гроза – обещал возница. Странно, однако, вроде и жары нет – ветер веет прохладный, так откуда взяться грозе? Вообще, старики заметили: уже лет десять как сделалось холоднее – что ни год – замерзает Данубий так, что по льду переходят его варвары без всяких мостов. и во Фракии, и в Македонии, и в Ахайи летом вдруг порой начинают идти холодные дожди. Жалеет Гея-земля для детей своих тепла.

– А и ладно… – решил Гай, будет не будет гроза, а хотелось бы хоть воды вскипятить, а не глотать неразбавленное вино и давиться хлебом всухомятку.

Любопытные появились часа через два. Зевак было трое – чуть впереди шел мужчина лет под сорок – крепкий, жилистый, но страшно изувеченный, особо лицо. Сразу видно и по шрамам, и по выправке, что ветеран. Был человек этот коротко острижен, отчего казалось, что носит он серую шапку. Одет был в льняную тунику и шерстяной плотный плащ, а на ногах носил крепкие солдатские калиги. У ветерана висел на фастигате солидный кожаный мешок, и нес он его с видимым усилием. У пояса крепились две фляги – с водой и вином. Изувеченного крепыша сопровождала тетка – лет неопределенных – сухая, темноликая, в греческом гиматии[41] поверх длинной туники. У нее при себе тоже имелась котомка – но куда меньше и легче, чем у мужчины. Третьим шагал мальчишка-подросток – лет четырнадцати, судя по повадкам – из рабов, а в руке – толстая палка, хорошо выструганная – дорожный посох и в случае чего – серьезное оружие. Холщовую сумку паренек нес на плече.

Подойдя, все трое задрали головы и уставились на казнимого.

– Вот я думаю, это он… точно он… моего Аристобула украл… – сказала женщина и погрозила человеку на кресте сухим кулачком.

– Вы чего явились, а? – зло спросил Гай, возившийся с не желавшим разгораться костром.

– Поглядеть, – ответила за троицу женщина. – Прокруст у меня сына украл – и уж теперь его не найти нигде – продали, увезли… – Женщина вновь погрозила казнимому. – У Секста вон тоже сына украли. Младенчика.

Ветеран кивнул, подтверждая слова своей спутницы.

– Да чего уж, смотрите, – милостиво разрешил Гай. – Только быстро он не умрет. Долго ждать придется. По мне, так я бы его каленым железом попытал.

– Дай помогу… – предложил ветеран, и Гай не сразу понял, что речь идет о костре.

Гай посторонился. И – о, чудо – едва Секст чуть тронул ветки в костре, положил пучок травы, дунул, дым повалил гуще, а потом радостно запрыгали желтые язычки. Ветеран явно знал толк в кострах.

Тут же был водружен на огонь котелок с водой, а из мешка ветерана извлечена половинка тушки ягненка, обмазанная глиной.

– Смотри-ка, основательно подготовились, – заметил Гай. – С такими припасами можно и подождать. Чай, парень никуда не удерет… – Ауксиларий расхохотался над собственной шуткой.

Он и сам не заметил, как в руках у него оказалась чужая фляга с крепким неразбавленным вином – не менее крепким, чем держал при себе возница.