Смерть императора - Александр Старшинов (2014)

Он помнил ее лицо – смутно. Где, когда? Кажется, она бежала за ним по узкой кривой улочке в тот день, когда он, подобно волчаре, нес ее дитя-ягненка. Мальчишка был тяжеленький – лет, кажется, семи. Женщина нагнала, вцепилась так, что затрещала ткань туники, лопнула на спине. Он отшвырнул мальчишку, шмякнув того о стену, чтоб не попытался встать, затем схватил женщину за горло и тоже ударил о каменную кладку – только с виду он был мелок и слаб. А на самом деле жилист и вынослив – никто другой не выдержал бы так, как он, крестную муку. Но тогда он не думал о кресте, он думал о том, чтобы эта сука, порвавшая ему тунику, заткнулась, и она замолкла, сомлев, сползла по стене, кулем распласталась на мостовой… Он помедлил, перевернул ее на бок, задрал тунику и гиматий, быстренько оприходовал женщину, затем подобрал скорчившегося на земле мальчишку и понес дальше… Только вышла промашка – уж больно круто приложил он о стену мальчонку, сломал челюсть – лицо отекло, перекосилось, сделалось уродливым… и Сладкоежка ребенка не взял – пришлось продать одноглазой старухе Грайе за несколько денариев…

– Вспомнил меня? – спросила женщина, раздвигая в усмешке губы. – Вижу, вспомнил…

Она поднесла к его губам кубок, и он покорно выпил, почти уверенный, что пьет сок цикуты.

Напиток был приторный, терпкий. И – о, чудо – принес облегчение. Боль как будто смазалась, притихла.

– Помню, – сказал Прокруст, хотя ничего говорить не хотел.

– Знаешь, где Аристобул? – Женщина опять наклонилась к самому его лицу.

Изо рта у нее противно пахло, но у Прокруста даже не было сил отвернуться.

– Не помню… – прохрипел воришка.

– Еще вспомнишь… – пообещала женщина.

* * *

Четыре дня Прокруст провел в бреду между жизнью и смертью. На пятый ближе к вечеру в комнату его явился парнишка-подросток, и вдвоем с женщиной они выволокли спасенного преступника из дома. Впрочем – домом строение можно было назвать с большой натяжкой – полуразвалина, сгоревшая несколько лет назад, да так и не восстановленная (скорее всего, по причине отсутствия у хозяина средств).

Во дворе (по бокам шли какие-то горевшие лет пять назад постройки без крыш) Прокруста привязали к деревянному столбу. Качественно привязали. И тогда появился седой ветеран с изуродованным лицом, широкоплечий, коренастый, жилистый, сразу видно – куда сильнее Прокруста. Страшнее старых шрамов были глаза старого вояки – холодные, без блеска, как металл нечищеного клинка.

– Два мальчика, – сказал ветеран низким хриплым голосом, от звука которого почему-то сразу вспоминались камни, что катятся по склону и настигают – неотвратимо, давя насмерть. – Один – Аристобул – сын этой почтенной женщины, чья лавка тканей возле фонтана. Второй – тот, что похищен был из гостиницы, когда я дрался с одним человеком, имя которого тебе знать необязательно. Но ты хорошо его запомнил – потому что получил удар кинжала в руку от него на прощание. Ирана та еще не зажила. Но добычу свою ты уволок. Мальчик был совсем маленький, и звали его Гай. Где он теперь?

– Я не знаю… откуда… – залепетал Прокруст, в этот миг он сильно пожалел, что очнулся не в молочном прибрежном тумане Стикса, а в этом заброшенном и сожженном доме.

– Ты знаешь… потому как соврал во время дознания. Я ходил по рынку и многих спрашивал – нет на рынке рабов в Эпире человека, который скупает свободных. Ведь ты заявил под пыткой, что хотел продать девчонку на рынке. Но я не нашел ни одного, кто бы скупал свободных детей на рынке запросто, не опасаясь городской стражи. Однако дети пропадают. Вот уже четыре года, как пропадают дети приезжих богачей, и никто никогда их потом не находит. Ты пытался украсть девчонку римского всадника. Городского палача ты обманул. Но меня не обманешь. Кому ты должен был ее доставить?

Прокруст облизнул губы.