Холодная рука в моей руке (сборник) - Роберт Эйкман (1975)

На момент приезда Урсулы я жил в старом родительском доме, и у меня не было иного выхода, кроме как поселить ее там. К тому времени я уже работал у Розенберга и Ньютона, и молодой Джейкоб Розенберг, зная обо всем, проявил истинную доброту и порядочность. Ни в коей мере не могу сказать этого об остальных; как ни странно, когда я заявил, что собираюсь жениться на Урсуле, это отнюдь не прекратило пересуды, но, напротив, породило новые. Меня осуждали даже за то, что я привез в страну еще одну иностранную нахлебницу. Нацистскую нахлебницу, вне всякого сомнения, уточняли за моей спиной недоброжелатели. И к тому же в нашей стране не принято, чтобы жених и невеста жили до свадьбы вместе и отправлялись к венцу, выйдя из двери одного дома.

Именно в доме моей матери Урсула впервые установила свои часы. Еще в Гарвиче я заметил среди ее новых блестящих чемоданов черную длинную коробку; она выглядела как кожаная, но на самом деле то была превосходная имитация кожи. Внутри находились большие часы с кукушкой, в простом корпусе темного дерева. Кукушка, выполненная из более светлого дерева, издавала пронзительный, резкий крик, который каждый час разносился по всему дому. Четверть часа и полчаса кукушка игнорировала, и я сразу решил про себя, что могло быть и хуже. Мне приходилось много вкалывать в конторе (не выношу людей, которые, получая деньги, даже не пытаются должным образом их отработать); дома тоже хватало работы, так как, прежде чем выставить дом на продажу, его необходимо было привести в порядок; в результате спал я так крепко, что даже выкрики кукушки, находившейся с нами в одной комнате, меня не беспокоили.

Но в самом скором времени выяснилось, что они беспокоят женщину, проживавшую по соседству. Она отказалась «обсуждать вопрос» с Урсулой и настояла на том, чтобы поговорить со мной. То была довольно молодая женщина с белокурыми, до плеч волосами, которые завивались концами наружу, и изумительно стройными ногами. Про себя я, естественно, отметил привлекательность этой особы. Держалась она довольно приветливо, однако сообщила, что кукушка мешает спать ее трем маленьким сыновьям.

– Голос у нее на редкость пронзительный. Совсем не как у кукушки, – повторила она несколько раз.

Я не мог с ней не согласиться и лишь заметил, что голоса часовых кукушек редко бывают похожи на голоса кукушек настоящих; полагаю, подобное наблюдение вполне соответствует истине. Разумеется, я обещал поговорить с Урсулой; мне показалось, в этот момент я заметил скептические искорки, вспыхнувшие в глазах моей собеседницы, однако недоверие ее относилось отнюдь не ко мне.

– Я сделаю все, что смогу, – заверил я; женщина ответила мне милой улыбкой и воздержалась от каких-либо возражений. Несомненно, я был поражен, узнав, что крики чертовой кукушки слышны за пределами дома.

Урсула не пожелала вникать в суть типичной британской ситуации. Напротив, когда я коснулся этой проблемы, упомянув о ней как бы между делом, она моментально насторожилась, что было для нее необычно. Когда я спросил, нельзя ли устроить так, чтобы кукушка хотя бы по ночам не высовывалась из гнезда, Урсула воскликнула:

– Это было бы ужасно!

Бесспорно, ее реакция изумила меня, но, должен признать, я ожидал чего-то в этом духе. Однако оставить все как есть не представлялось мне возможным.

– Полагаю, будет нетрудно найти мастера, который внесет в механизм некоторые поправки, – мягко предложил я, стараясь, однако же, чтобы слова мои прозвучали как можно убедительнее.

– Никто не будет трогать никакие мои часы, кроме того, которого я сама приведу, – ответила Урсула.

Я в точности воспроизвел ее фразу, прозвучавшую слегка неуклюже, хотя к тому времени она уже свободно говорила по-английски, совершенствуясь с изумлявшей меня быстротой.

– А у тебя что, несколько часов, дорогая? – с улыбкой осведомился я. Разумеется, я был уверен, что часы только одни.

Она не ответила на мой вопрос, но вместо этого воскликнула: