Холодная рука в моей руке (сборник) - Роберт Эйкман (1975)

Когда заграничные девушки вырастают и становятся женщинами, они, бедняжки, продолжают выглядеть старше своих лет. Уверена, графиня может служить тому примером. Графиня была ко мне очень добра – те несколько часов, что мы с нею знакомы, – и, кажется, в глубине души сочувствует мне, как я сочувствую ей. Но я не знаю о ней ровным счетом ничего. Где она была минувшим вечером? Есть ли у нее другие дети, кроме графинечки? Что сталось с ее мужем? Возможно, он умер, и именно по этой причине она выглядит столь печальной? И почему она предпочитает жить в таком огромном доме? Дом называют «вилла», по размерам он не уступит палаццо, но при этом разваливается на глазах; в нем уйма пустующих комнат, где нет даже мебели. Конечно, можно расспросить обо всем этом у мамы, но я очень сомневаюсь, что получу хоть какие-то ответы, не говоря уж о верных.

Вечером обе графини – и большая, и маленькая – явились на ужин. Мама тоже пришла, причем в платье, которое я терпеть не могу. Очень противный оттенок красного – в особенности для Италии, где темные цвета придают вещам поношенный вид. Вечер прошел лучше, чем предыдущий, но, с другой стороны, предыдущий был таким, что хуже некуда (мистер Биггс-Хартли полагает, что так говорить не следует, ибо плохое всегда может стать еще хуже). Впрочем, хорошим нынешний вечер тоже не назовешь. Графиня пыталась казаться веселой, хотя у нее, несомненно, какие-то неприятности; но ни мама, ни папа не сумели ей подыграть. Что до меня, я предпочитаю предаваться своим мыслям, а не вносить оживление в общество. Свободно я чувствую себя лишь в кругу близких друзей, которые пользуются моей любовью и доверием. Увы, я так давно не ощущала даже дружеского пожатия руки. Большая часть писем, похоже, теряется по пути, что меня ничуть не удивляет; стоит ли говорить о том, что после столь долгой разлуки мои друзья вряд ли берут на себя труд писать мне. Когда мы встали из-за стола, папа, мама и графиня принялись играть в какую-то итальянскую игру, в которой используются и карты, и кости. Слуги разожгли в гостиной камин, и маленькая графиня уселась неподалеку, ничего не делая и не произнося ни слова. Представься только случай, мама непременно заметила бы, что «ребенку давно пора в постель»; вполне справедливое замечание, честно говоря. Графиня хотела привлечь меня к игре, но папа заявил, что я еще слишком мала. Очередной фарс с его стороны! Позднее, когда они наконец закончили играть, графиня заявила, что завтра непременно настоит на своем (она знает столько идиом, словно жила в Англии), и я тоже приму участие в игре. Папа состроил недовольную гримасу, а мама, по обыкновению, поджала губы. Пока они играли, я занималась рукоделием, хотя, откровенно говоря, я не любительница рукодельничать и совершенно не понимаю, зачем утруждать себя работой, которую могут выполнить служанки; правда, когда сидишь с иглой в руках, в голову порой приходит множество глубоких мыслей. И вдруг я заметила, что по щеке графини медленно сползла слезинка. Я вскочила, сама не знаю зачем; но графиня растянула губы в улыбке, и я вновь опустилась на стул. Одна из глубоких мыслей, которые пришли мне в голову, такова: плакать людей заставляют не горести и несчастья, а жизнь сама по себе, нечто, выплывающее из темноты в те минуты, когда мы пытаемся развлекаться в обществе себе подобных.