Вопрос и ответ (перевод Алексея Осипова) - Патрик Несс (2009)

Он шагнул вперед, и мы наконец-то увидели лицо. За сигаретой маячила улыбка, на редкость гадкая – гаже я прямо-таки в жизни не видела.

– Ты? – В голосе проглянуло узнавание.

Он шагнул к нам.

И поднял ружье.

– Ты – та самая девочка.

Он смотрел прямо на меня.

– Виола? – прошептала Мэдди, шагая за меня и вправо.

– Мэр Прентисс меня знает, – предупредила я. – Ты мне ничего не сделаешь.

Он затянулся, осветил сигаретой лицо, нарисованный огоньком штрих на секунду повис в воздухе.

– Президент Прентисс тебя знает, – подчеркнул он.

И перевел взгляд на Мэдди, ткнув в нее стволом.

– А вот тебя – навряд ли.

И прежде чем я успела хоть что-то сказать…

Безо всякого предупреждения…

Словно это было так же естественно, как сделать вдох…

Сержант Моллот спустил курок.

9

Война окончена

[Тодд]

– Твоя очередь заниматься сортиром. – Дэйви кинул мне канистру известки.

Мы никогда не видели, штобы спаклы пользовались тем углом, где они выкопали себе нужник, – словно вообще свои дела нигде не справляли, – но каждое утро он становился как-то малость больше и вонял хуже прежнего, так што приходилось регулярно засыпать его известью, штобы, значит, предотвращать вонь и распространение инфекший.

Надеюсь, хоть с инфекшиями оно работало лучше, потомуш с запахом – никак.

– Почему твоей никогда не бывает? – проворчал я.

– Потому что па может сколько угодно думать, что как мужчина ты меня лучше, свиная ты ссанина, – сияя сказал Дэйви, – но за главного все равно ставит меня.

И ухмыльнулся еще вдобавок.

Я поплелся к нужнику.

Дни шли и шли, пока не прошло полных две недели, а потом и больше.

Я был жив и как-то справлялся.

(а она?)

(она-то как?)

Каждое утро мы с Дэйви ехали верхами в монастырь, и там он «надзирал», как спаклы сносят заборы и корчуют колючки, а я цельный день греб лопатой фураж, которого никогда не хватало, и без особого успеха пытался починить последние два водяных насоса. Ну, и сортир – потому што очередь была всегда моя.

Спаклы молчали. Не делали ничего, штобы спастись, – все пятнадцать сотен (это мы их, наконец, посчитали), втиснутые в загон, где я и двухсот овец бы не разместил. Прибыла еще охрана, встала поверху каменной стены, просунула ружья через ряды колючей проволоки. Но спаклы все равно не делали ничего угрожающего.

Они были живы. И как-то справлялись.

И весь Новый Прентисстаун – тоже.

Каждый день мэр Леджер рассказывал, чего повидал, пока собирал по городу мусор. Мужчины и женщины до сих пор порознь; еще новые налоги; еще правила относительно платья; список книг, которые нужно сдать и сжечь; обязательное для всех посещение церкви – только, конечно, не собора.

Но вообще-то город опять становился настоящим городом. Магазины открывались, на дорогах опять показались телеги и делебайки и даже один или два делемобиля. Мужчины вернулись к работе. Ремонтники ремонтировали, пекари пекли, фермеры возделывали землю, дровосеки секли лес; некоторые даже сами, по собственному почину, завербовались в армию, хотя новых солдат было за версту видать, потомуш им еще не дали лекарства.

– А знаешь, – сказал как-то ночью мэр Леджер, и я уже все увидел у него в Шуме, не успел он и рта раскрыть, – мысль увидел, как она там образуется; мысль, которой сам не думал – которую не давал себе думать. – А знаешь, все даже близко не так плохо, как я боялся. Я думал, будет резня. Думал, я умру, а город сожгут. Сдаться и через это спастись был один шанс на миллион… но, может быть, он, в конце концов, и не врет.

Он встал и выглянул в бойницу на Новый Прентисстаун.

– Может быть, война и правда окончена.

– Эй! – На полпути к нужнику пришлось оглянуться: к Дэйви подошел какой-то спакл.