Птичье гнездо - Ширли Джексон (1954)

– Нет. И потом, если я расскажу про Робина, ты разозлишься и возненавидишь меня еще больше, ведь это было кое-что очень нехорошее. Остальное тоже рассказывать не буду – чтобы ты не узнал про Робина.

– А если я пообещаю, что не буду злиться?

Она рассмеялась.

– Тра-та-та. Промолвил крот: «Пчела, пчела, ты мне так мила, ты будешь моей, дорогая пчела?» Ты умеешь петь, доктор Ронг?

– Довольно плохо. Бетси, я уверен, во всем этом, даже в вашей бессмыслице, есть какая-то логика, и я во что бы то ни стало хочу ее понять. В решающие минуты жизни мисс Р. возникает кто-нибудь из вас и сбивает меня с толку. Вы болтаете всякую чепуху, когда я требую факты, бормочете бог знает что, когда я задаю важные вопросы, насмехаетесь надо мной.

– Тра-та-та. По мне, так я веду себя очень хорошо.

– И я заметил, что стоит мне в разговоре с вами или Бесс копнуть поглубже, вы исчезаете, подсылая ко мне Бет, нежное создание с глазами на мокром месте, и мои вопросы остаются без ответа. Полагаю, вы вдвоем можете рассказать то, что я пытаюсь выяснить, – я на вас рассчитываю. Поэтому…

– Бет все равно не придет, – хихикнула Бетси. – Бет злится – Бетси веселится. Я знаю, как ее порадовать: бутылка вина – и сияет она, доктор Ронг – и…

– Бетси, ради всего святого!

– И кто теперь богохульствует? – весело спросила она.

Меня вдруг осенило.

– Я хочу, чтобы вы передали тете записку. Я скажу вам, что в ней будет, вы ведь все равно прочтете. Я попрошу мисс Джонс заглянуть ко мне в любое удобное для нее время, чтобы мы могли обсудить лечение ее племянницы.

Хотя я сомневался, стоит ли давать подобное поручение Бетси, по большому счету, выбора у меня не было. Я не хотел отправлять сообщение почтой и не мог доверить его ни Элизабет, которой дома скорее всего не позволят долго находиться в сознательном состоянии; ни Бет, такой же бесправной и к тому же затаившей на меня обиду; ни Бесс, которая, без сомнения, увидит в нем угрозу своему благополучию. Конечно, я мог бы позвонить мисс Джонс, но мне, если честно, хотелось побеседовать на моей территории – в моем кабинете, в окружении книг, за крепким столом. Я боялся, что она поднимет меня на смех, а ведь у меня к ней было весьма деликатное дело.

Все эти мысли пронеслись у меня в голове, пока я писал записку, в которой всего лишь просил мисс Джонс зайти ко мне, чтобы поговорить о здоровье ее племянницы. Бетси, сидя в кресле, напевала что-то себе под нос. Я протянул ей сложенный лист бумаги и для верности добавил:

– И ничего не говорите Бесс.

– Хорошо, – ответила она, а потом медленно добавила: – если получится. – И, подгоняемая, судя по всему, страхом, в котором она прежде не признавалась, Бетси выпалила: – Мне кажется, она с каждым разом все сильнее.

Я взглянул на ее испуганное лицо и спокойно сказал:

– Я верю, мы ее одолеем. Не надо бояться.

– Мамина Бетси не должна плакать.

И она торопливо вышла из кабинета.

Итак, я отправил записку и получил ответ, который меня ужасно раздосадовал. Два дня спустя пришло письмо, и каково же было мое изумление (хотя, поверьте, мой читатель, я сразу заподозрил неладное), когда я прочел:

«Мой дорогой доктор Райт, полагаю, то, что вы написали, было не всерьез, а если я ошибаюсь, по вам плачут розги. Я бедная одинокая женщина, а вы старый проказник. Искренне ваша, Морген Джонс».