Дни Солнца - Андрей Хуснутдинов (2021)

Обращаясь поначалу к Андрею, Йо вскоре совсем отвлекся от него. Образ нерадивого ученика, видимо, так хорошо представился ему, что возникал в том самом месте, на которое падал его взгляд, и в конце концов очутился где-то на улице, возле входа в Факультет. Андрей все так же молча наблюдал за хранителем. Стоило наступить тишине, как Йо вновь почувствовал тяжесть этого покойного взгляда. Он обернулся с тоскливым видом к двери и спросил:

– Я могу идти?

Андрей продолжал молчать. Йо понял, что его, может быть, и не слышат больше, и неуверенно, точно боялся окрика, вышел. Дверь затворилась за ним. Андрей смотрел на косяк у ручки, как будто ждал, что Йо возвратится. Увлекшись, хранитель вряд ли мог видеть, что все сказанное имело для Андрея прямо противоположное значение тому, к которому он вел. Не оставить в покое, а, наоборот, как можно скорее найти Шабера – вот был единственный вывод для Андрея. Не сомневался Андрей и в том, что не кто-нибудь, а только он сам мог заняться поимкой перебежчика. Намерение это представлялось ему таким же естественным, как вошедшему в темную комнату человеку намерение зажечь свет. Темной комнатой был автобус, где-то в ней скрывался ход к закрытому делу о гибели отца, Шабер же служил выключателем – стоило надавить на него, как всё, абсолютно всё тотчас прояснилось бы.

* * *

Получить согласие цесаревича на командировку оказалось проще, чем он думал. Цесаревич, только услышав, что Шабер на Кристиансе, сам предложил искать его. Поругавшийся в очередной раз не то с Государыней, не то с братом, он был не в себе. В отличие от прежних случаев такого рода, когда он искал общества Андрея, Александр не просто хотел поскорее закончить разговор, но предвкушал продолжение склоки – скорей всего, из-за раненой девушки и, скорей всего, с Государыней. Андрей, которому все прочие заботы, кроме Шабера, теперь виделись сущим вздором, все-таки задумался на миг. Мимолетная мысль о девушке навела его на другую мимолетную мысль – о Зельде, о том, что он бежит на остров не в последнюю очередь потому, что бежит объяснения с ней, – но он только махнул рукой.

* * *

Так или иначе, следующим утром, потягивая кофе, он сидел на верхней палубе морского парома. Было ясно и ветрено. Пар из чашки стелился по столику, таял, обтекая кофр с фотоаппаратом. С высоты кормы кипевший в зеленовато-серых волнах кильватер походил на тонущую снежную лавину. Редкие пассажиры прогуливались по подветренному правому борту, левый пустовал. Кто-то бросал дравшимся на лету чайкам хлеб. В полумиле и чуть позади попутным курсом шел другой паром, того же пароходства и такой же большой. Подняв на лоб солнечные очки, Андрей пролистывал путеводитель по Кристиансу. Бывший как-то на острове с отцом, он рассматривал фотографии достопримечательностей, совсем не узнавая их. Единственное, что он помнил, была старая церковь с маяком на колокольне, да и то лишь оттого, что виды ее встречались всюду: на открытках, на почтовых марках, на пивных этикетках. В перечне гостиниц и музеев многие названия оказались зачеркнуты от руки, а количество постоянных жителей острова в справочном разделе – двадцать три с половиной тысячи – зачем-то выделено желтым маркером. В глоссарии была одна-единственная статья о пассатах, которые толковались как «ветра, способствующие переезду».

В променаде его затем нагнал с извинениями кельнер. Андрей решил, что тот не нашел оставленных денег за кофе, и сказал, что положил купюру под блюдце. Кельнер сконфуженно отмахнулся рацией, спросил номер его посадочного талона и сказал, что ему нужно скорей спуститься в гараж.