Дни Солнца - Андрей Хуснутдинов (2021)

Андрей спустился на автомобильную палубу, сел в машину и, дожидаясь отмашки регулировщика, от нечего делать просматривал сделанные накануне снимки. Праздничные, режущие глаз во тьме, картинки эти виделись ему не лазейками к солнечной вершине и мыслями о счастье, но, скорее, уликами постыдного поступка. Он было взялся очистить карту памяти и не стер фотографии лишь потому, что не успел найти нужной кнопки – регулировщик дал свистком команду трогаться и помахивал жезлом. На середине съезда автомобиль ни с того ни с сего стало заносить, Андрей едва вписался в дорожку и чиркнул передним крылом по столбику ограждения. Регулировщик отпрянул и опять свистнул. Недалеко от поднятых носовых ворот Андрей сбросил газ и даже включил дальний свет, как если бы увидел помеху движению, – опущенная на причал аппарель, будто в жерло печи, сходила в клубящуюся, отороченную звездами фонарей дымную муть.

* * *

Готовясь ехать на Кристианс, он не смог убедить первого советника, что оперативная поддержка ему ни к чему. Поэтому в его машине, фотоаппарате и телефоне были спутниковые маячки. Выйти на контакт с Шабером, который, как оказалось, получил паспорт Мальтийского ордена, он мог только при условии, что сам Шабер был не против такой встречи. Кроме того, аудиозапись их разговора, если таковой состоится, во что бы то ни стало следовало сделать и отправить курьером в центральный офис. На первое требование – в части, что на перебежчика с его новым, чуть не дипломатическим статусом нельзя было давить, – Андрей утвердительно кивнул не без внутренней борьбы, на второе, напротив, согласился с легким сердцем, так как не собирался выполнять его, а вот на предложение поселиться в «подотчетной» Факультету гостинице ответил решительным отказом. На острове, конечно, могли разнюхать, ктó к ним пожаловал, но даже начальник августейшей охраны имел право назваться раз в год хоть туристом, хоть паломником.

Он миновал в объезд портовый городишко по пути в соседний, бывший на пару километров западнее, в глубине побережья. Туман не расходился, и скорость машины, небольшая даже на шоссе, упала до черепашьей, когда Андрей съехал на проселок. Свет фар застревал в белесом мареве, как в желе. По обе стороны размякшей дороги ползло вспаханное поле. Карта навигатора, все время терявшего спутники, была бесполезна, поэтому Андрей сверялся с бумажной, но и от той проку вышло не больше – свернув как будто в нужном месте, он вскоре выехал на пропахшие мазутом и рыбой складские зады порта. Судя по громкому звуку ревуна и красноватому зареву, полыхавшему на небольшой высоте, береговой маяк тоже был где-то недалеко.

Он развернулся, чтобы ехать обратно, но притормозил: у сетчатого забора под фонарем свора бродячих собак окружила его случайную знакомую, бурую дворняжку с парома. Среди принюхивавшихся к ней чужаков собачка стояла на согнутых лапах, поджав хвост. В ее лисьих глазах, которыми она глядела в землю перед собой, читалась не столько покорность судьбе, сколько уверенность в том, что ее не тронут. Андрей, еще не зная, что собирается делать, хотел выйти из машины, но, не поднимая головы, собачка взглянула на него так покойно и твердо, что он, словно получил толчок в лоб, остался сидеть на месте. Всю дорогу до гостиницы, плутая сначала по распутью в потемках, затем в цветной хмари городских улочек, он вспоминал этот взгляд, не мог отделаться от него, как от чего-то недосказанного. В конце концов, чтобы справиться с наваждением, он решил, что смиренная поза собачки, понимавшей, что любое движение может кончиться тем, что свора бросится на нее и разорвет, сообщилась ее глазам и, конечно, передалась ему.

* * *