Дни Солнца - Андрей Хуснутдинов (2021)

Свою подопечную он скоро заметил у стенки причала. Одетая, как на вчерашней фотографии – правда, поверх свитера и шапочки сейчас был прозрачный дождевик с капюшоном, великоватый, сидевший мешком, – девушка держала за руку мальчика лет пяти. Оба ждали кого-то. От нечего делать мальчик пинал сумку-тележку. Андрей подошел к ним, когда сумка вот-вот была готова упасть. Он подхватил и переставил ее. Тут же явилась и мать мальчика, дородная и парившая, как лошадь после забега. Сглатывая от недостатка воздуха, она сообщила Андрею, что забыла в каюте телефон и «заплутала как в кошмаре». И ей, и девушке, и даже мальчику без слов стало ясно, кого он встречал, и они молча, словно знакомые, шли до стоянки. Тут женщину ждало такси. Кивнув Андрею и девушке, она на ходу одернула сына, спросившего, почему она отдала ей свой плащ. «А я – машинку!» – громким шепотом, в отместку, объявил мальчик. Затем, встав спиной вперед на заднем сиденье, он махал девушке рукой, пока такси не свернуло на дорогу.

– Вы знакомы? – спросил Андрей.

Девушка ничего не ответила, да он уж и забыл, что спрашивал ее. Он глядел на рыбный базар и как будто не понимал, где очутился: за угловыми прилавками не было ни верзилы, ни его напарника, а со стоянки пропала подплывавшая дымками машина.

* * *

Хотя Шабер советовал ему сменить гостиницу, он съезжать не стал, а только перебрался из номера в номер, со второго на третий этаж. В регистратуре выяснилось, что из документов при девушке имеется лишь билет на паром. В ответ на просьбу портье дать документ, удостоверяющий личность, она шарила у себя по карманам, не расстегивая дождевика. Андрей помог ей снять плащ. Когда, выронив автомобильчик, она положила на конторку подмокший квиток с изображением волны, он достал портмоне с медальоном, прижал его раскрытым к доске и заявил, что девушка подселяется к нему «по служебной необходимости». При виде императорского герба портье так растерялся, что не слышал звонившего телефона.

В номере Андрей проводил девушку в спальню, сам, не раздеваясь, лег в холле на кушетке и смотрел в потолок. Во всем теле у него была какая-то перебродившая, распирающая пустота. Он казался себе дырявым шаром, в прорехи которого воздух не улетучивался, а, наоборот, нагнетался, отчего он взмывал, терялся в кромешной выси. Несколько раз его заставлял насторожиться шум с улицы – кто-то словно катал туда-сюда тяжелую бочку, – но, выглянув в окно, он увидел лишь собаку на мостовой. Редкие снежинки мелькали со скоростью падучих звезд и все же успевали станцевать под дождем. Сквозь сизую хмарь над гаванью порта угадывалась тень то ли низкой тучи, то ли дымной гряды. Собака смотрела куда-то за угол, из навостренных ушей левое ворочалось лежа, правое, стоявшее, неприятно напоминало поднятую пригоршню.

Вернувшись на кушетку, Андрей предоставил мыслям течь, как им заблагорассудится, и скоро вновь подступил к рыбному прилавку. Верзила стал валиться не от удара ручной молнии, а оттого, что он сказал ему бессмысленную фразу, прозвучавшую неестественно громко, так, будто слова были не уловлены, но произведены слухом: «Он сейчас будет загодя».

Из комнаты девушки не доносилось ни звука. В белесом зареве от окна было заметно, как густо люстра поросла паутиной. Пыльные лианы всколыхнулись, когда собака залаяла, и сразу, словно отзываясь на лай, постучали в дверь.

– Кто там? – спросил Андрей.