Жнецы Страданий - Екатерина Казакова, Алёна Харитонова, Красная Шкапочка

Сегодня же, можно сказать, пожурил по-отечески. Покричал-покричал, а толком никого не наказал. Лишь словами выдрал. Но что слова? Собака лает — ветер относит. Может, наконец, уразумел вину свою? Ведь, поверь он тогда Клесху, не подними парня на смех, скольких бед избежали бы… только Хранители ведают.

Одноглазый целитель глядел в огонь, но вместо пляски оранжевого пламени видел давнее прошлое…

Это был первый год, когда Ихтора приняли в креффат. Приняли не только потому, что он был Осененный с сильным Даром, но еще и потому, что едва выжил после нападения оборотней на обоз и много времени провел в Цитадели на излечении. И все эти долгие мучительные дни занимался с послушниками. И как потом стало ясно — занимался неплохо. Это не вернуло парню глаза и не сделало изуродованное лицо краше, но позволяло не чувствовать себя безнадежно ущербным. Хотя и по сию пору ему, бывало, снились сны о той ночи, когда на обоз, в котором он ехал к месту служения, напала дикая стая. То были не волки. Ихтор навсегда запомнил стремительно летящие над сугробами рысьи тени… Нескольких человек разорвали насмерть, молодому целителю и еще троим повезло больше. Ратоборец, ехавший при обозе, сумел их отбить…

Так Ихтор из сторожевика, коим готовился стать на ближайшие несколько лет, сделался сразу креффом. На советах он старался все больше молчать (позднее это вошло в привычку, и одноглазый лекарь знал — именно его молчаливость настораживает Нэда, который по сей день считал его той тихой речкой, в которой омутники водятся). Промолчал и на том совете, когда Клесх поднял переполох. Хотя, трудно было назвать эту свару советом.

Нэд собрал наставников обсудить какие-то обыденные мелочи, когда в покой ввалился окровавленный, взопревший и яростный выученик Морага. Он из всех послушников был самым молодым, но в семнадцать лет уже водил обозы, потому как закончил обучение и был отправлен, к вящей радости Главы, на вольные хлеба — с глаз долой из сердца вон. Нэд, отправляя парня в первый поход, сказал тогда вполголоса Рэму: «Хоть на короткий срок порядок в Цитадели воцарится».

Воцарился.

Клесх распахнул дверь так, что она едва не обвисла на петлях. Вид молодого ратника был страшен — правый бок окровавлен, рубаха задубела и прикипела к телу, лицо в багровых брызгах и разводах, на руке висит, едва переводящая дух трясущаяся Майрико.

— КАКОГО…?! — орал парень, обводя бешеным взглядом онемевших от изумления креффов.

Сперва никто не понял, чему он так бесится. Наставники переглядывались, а когда до них дошло, что мальчишка толкует о том, будто среди Ходящих есть Осененные, а его, отправляя с обозом, о том не упредили… Первым рассмеялся Рэм, а за ним и остальные старики.

Клесх пошел белыми пятнами и замолчал, обводя всех тяжелым взглядом.

— Я людей еле отбил. А вам смешно?

Нэд поднялся со своего места и грохнул кулаком по столу, водворяя порядок, но парня прорвало, как плотину после ливня. Он рычал, тыча пальцем в тех, кто осмеливался хоть что-то возражать, говорил, что они тут днями и ночами сидят за стенами, греют задницы и жизни уже не знают, а он все видел своими глазами. Говорил о том, что Рэму и иже с ним давно пора на покой, раз не зрят дальше своего носа… Одним словом, прошелся по каждому.

Глава пытался оборвать поток его злых обвинений, вразумляя, что отродясь не было среди обитателей ночи Осененных Даром, что поблазнилось дураку в горячке боя, но тот стоял на своем, говорил, будто обережника из их с Майрико тройки убил именно Осененный. Оборотень.

И заткнуть дурака не было никакой возможности. Дошло до того, что смотритель рявкнул на парня, дабы катился вон и не возвращался, пока припадок не кончится, но тот вытолкнул на середину покоя свою целительницу и рявкнул: «Говори!», — призывая ее в видоки.